Я научилась просто, мудро жить

СКОРОСТЬ

• Бедствие это не знает предела…
• Ты, не имея ни духа, ни тела,
• Коршуном злобным на мир налетела,
• Все исказила и всем овладела

• И ничего не взяла.

8 августа 1959, утро, Комарово

НАСЛЕДНИЦА

• От Сарскосельских лип…

Пушкин

• Казалось мне, что песня спета
• Средь этих опустелых зал.
• О, кто бы мне тогда сказал,
• Что я наследую все это:
• Фелицу, лебедя, мосты
• И все китайские затеи,
• Дворца сквозные галереи
• И липы дивной красоты.
• И даже собственную тень,
• Всю искаженную от страха,
• И покаянную рубаху,
• И замогильную сирень.

20 ноября 1959, Ленинград, Красная Конница

* * *

• Вам жить, а мне не очень,
• Тот близок поворот.
• О, как он строг и точен,
• Незримого расчет.

• Зверей стреляют разно,
• Есть каждому черед
• Весьма разнообразный,
• Но волка – круглый год.

• Волк любит жить на воле,
• Но с волком скор расчет:
• На льду, в лесу и в поле
• Бьют волка круглый год.

• Не плачь, о друг единый,
• Коль летом иль зимой
• Опять с тропы волчиной
• Услышишь голос мой.

1959

ПОСЛЕДНЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

• Одно, словно кем-то встревоженный гром,
• С дыханием жизни врывается в дом,
• Смеется, у горла трепещет,
• И кружится, и рукоплещет.

• Другое, в полночной родясь тишине,
• Не знаю откуда крадется ко мне,
• Из зеркала смотрит пустого
• И что-то бормочет сурово.

• А есть и такие: средь белого дня,
• Как будто почти что не видя меня,
• Струятся по белой бумаге,
• Как чистый источник в овраге.

• А вот еще: тайное бродит вокруг —
• Не звук и не цвет, не цвет и не звук, —
• Гранится, меняется, вьется,
• А в руки живым не дается.

• Но это!… по капельке выпило кровь,
• Как в юности злая девчонка – любовь,
• И, мне не сказавши ни слова,
• Безмолвием сделалось снова.

• И я не знавала жесточе беды.
• Ушло, и его протянулись следы
• К какому-то крайнему краю,
• А я без него… умираю.

1 декабря 1959, Ленинград, Красная Конница

АНАФЕМА

• Это и не старо, и не ново,
• Ничего нет сказочного тут.
• Как Отрепьева и Пугачева,
• Так меня тринадцать лет клянут.

• Неуклонно, тупо и жестоко
• И неодолимо, как гранит,
• От Либавы до Владивостока
• Грозная анафема гремит.

1959

МАРТОВСКАЯ ЭЛЕГИЯ

• Прошлогодних сокровищ моих
• Мне надолго, к несчастию, хватит.
• Знаешь сам, половины из них
• Злая память никак не истратит:
• Набок сбившийся куполок,
• Грай вороний, и вопль паровоза,
• И как будто отбывшая срок
• Ковылявшая в поле береза,
• И огромных библейских дубов
• Полуночная тайная сходка,
• И из чьих-то приплывшая снов
• И почти затонувшая лодка…
• Побелив эти пашни чуть-чуть,
• Там предзимье уже побродило,
• Дали все в непроглядную муть
• Ненароком оно превратило.
• И казалось, что после конца
• Никогда ничего не бывает…
• Кто же бродит опять у крыльца
• И по имени нас окликает?
• Кто приник к ледяному стеклу
• И рукою, как веткою, машет?…
• А в ответ в паутинном углу
• Зайчик солнечный в зеркале пляшет.

Февраль 1960, Ленинград

СМЕРТЬ ПОЭТА

• Как птица, мне ответит эхо.

Б. П<астернак>

1

• Умолк вчера неповторимый голос,
• И нас покинул собеседник рощ.
• Он превратился в жизнь дающий колос
• Или в тончайший, им воспетый дождь.
• И все цветы, что только есть на свете,
• Навстречу этой смерти расцвели.
• Но сразу стало тихо на планете,
• Носящей имя скромное… Земли.

1 июня 1960, Москва, Боткинская больница

2

• Словно дочка слепого Эдипа,
• Муза к смерти провидца вела,
• А одна сумасшедшая липа
• В этом траурном мае цвела
• Прямо против окна, где когда-то
• Он поведал мне, что перед ним
• Вьется путь золотой и крылатый,
• Где он вышнею волей храним.

11 июня 1960, Москва, Боткинская больница

* * *

«…Анну Андреевну Ахматову я знал с 1912 года. Тоненькая, стройная, похожая на робкую пятнадцатилетнюю девочку, она ни на шаг не отходила от мужа, молодого поэта Н.С. Гумилева. То было время ее первых стихов и необыкновенных, неожиданно шумных триумфов. Прошло два-три года, и в ее глазах, и в осанке, и в ее обращении с людьми наметилась одна главнейшая черта ее личности: величавость. Не спесивость, не надменность, не заносчивость, а именно величавость. За все полвека, что мы были знакомы, я не помню у нее на лице ни одной просительной, заискивающей, мелкой или жалкой улыбки. При взгляде на нее мне всегда вспоминалось некрасовское: „Есть женщины в русских селеньях…“