Деньги для киллера

— Шкуру бы спасти, богоизбранная, — напомнила я.

— Шкура само собой. А вот убийца — это интересно.

— Что ж в нем интересного?

— Ты завязывай дурака-то валять, все ж проще простого: кто найдет убийцу — найдет и деньги.

— Чего? — опешила я.

— Ничего, — передразнила Сонька, — я бедная женщина. — Она вздохнула и добавила тихо:

— И сирота.

— Это ты-то бедная? Сиротка… А папулино наследство? Две квартиры и кубышка величиной с кабанью голову.

— А вот и нет. Просто у людей предвзятое мнение: если торговый работник, так непременно жулик.

— А он что?

— Кристальной честности был человек. — Сонька, вспомнив родителя, запечалилась, а я спросила:

— А скажи-ка, Софа, что это у тебя фамилия Зайцева, а, к примеру, не Абельман?

— Что, вот прямо сейчас и объяснять?

— А то. Время есть.

— Чего это ты к папуле прицепилась? — насторожилась она.

— Интересуюсь просто.

— А-а. В общем-то, это потрясная история. В смысле романтическая. Хотя, может, это называется по-другому. Бабка после войны прибыла сюда с малым ребенком, то есть с папулей, и вышла замуж за татарина.

— Однако диапазон у твоей бабки: то еврей, то татарин…

— И вовсе не диапазон. Просто бабка любила сапожников, а сапожника-еврея на тот момент в городе не оказалось, и она пошла за татарина.

— А что, Зайцева — фамилия татарская?

— Татарин от чахотки помер, и бабке пришлось выйти замуж в третий раз.

— Опять за сапожника?

— Нет. За фельдшера. А фельдшер был этим… ну, слово, на комара похожее… — Я стала прикидывать, какое слово похоже на комара. Сонька лоб морщила и изо всех сил мне помогала. — Тех, что евреев не любят, как зовут?

— Антисемиты, что ли? Дурища, где же здесь комары?

— Москиты. Не комары, что ли?

— Убогая, — вздохнула я.

— Ты про бабку слушать будешь? В общем, фельдшер был антисемитом, не мог он терпеть в семье такого паскудства, как еврейская фамилия, ну и, натурально, усыновил папулю, тот и стал Зайцев.

— Здорово. А ты замуж за сапожника не хочешь?

— Нет. Я за президента хочу.

— Не выйдет. Уж больно ты дремучая.

А вот почему так, Софья Павловна, память у тебя железная, а слова ты вечно забываешь?

— Я все слова помню, просто путаю, какое куда вставлять. Про бабку я тебе рассказала, а теперь ты мне расскажи, как надумала убийц искать?

Я взяла ее руку, сжала в кулак, постучала им по красивому Сонькиному лбу и сказала:

— Ты даже думать об этом не моги.

Сонька ухмыльнулась и постучала кулаком по моему лбу:

— Как хочешь, а эти деньги мне нужны.

Напрягай извилины.

Я вернулась домой, размышляя по дороге, как избавить Соньку от глупых мыслей.

Вообще жизнь не радовала. Витькиным заверениям я не верила. Хотя его, возможно, и мучают угрызения совести. Его великий предшественник Иуда Искариот даже удавился от подобных мук, правда, тому, кого он продал, легче от этого не стало. Следовательно, досчитывать я могла только на себя.

Для начала я поднялась к Гоше. Открыла мне Вера Сергеевна. Гоша был дома и, как оказалось, маялся с перепоя. Я прошла в комнату, он поднял голову, поздоровался и застонал.

— Полюбуйся, Маргарита, — сказала Вера Сергеевна, — пить затеял. Мало мне его бандитства, так он еще и алкоголиком стать решил.

— Ма, чего ты? Иди чай поставь, все-таки гости.

— В городе не иначе как месячник повального пьянства, — заметила я.

— Ладно, хоть ты не добивай.

— Не буду. Вот что, Игорек, придется тебе лечь в больницу.

— Чего? — привстал он, выпучив глаза.

— В больницу, говорю, придется. Организуем тебе язву или гастрит. Очень правдоподобно, лежишь ты зеленый, дружки поверят.

— Ты издеваешься, что ли? — рухнул он на подушки.

— Тут дело такое: ваши ребята нас с Сонькой с кладбища прихватили, Бог знает, зачем. Добрые люди помогли от них избавиться…

— Так это вы были?

— Ага.

— Говорил я тебе, мотать надо из города.

— Мотать никак нельзя, я уже объясняла.

А вот тебе в больницу надо. Рахматулину выходка твоего Брауна не понравилась, и он обещал с ним поквитаться. Соображаешь? Совершенно не хочу, чтобы ты пал случайной жертвой междуусобной войны.

— Ты о себе подумай.

— Я и о себе. Тебя не будет, кто мне поможет? Нет, давай в больницу, ты все ж таки на моих глазах рос, и мама твоя мне все равно, что родная.

Он вздохнул:

— Грет, давай уедем.

— В больнице ты в безопасности и под рукой. В случае чего поможешь. А помощь мне скоро понадобится.