Здравствуй, груздь!

Пожалуйста, приходите!

— Сядь, Мака.

Мака села на краешек стула.

— Послушай, ты уверена в том, что это счастье?

— Да! Конечно!

Ангелина хотела сказать ей, что не стоит спешить, что лучше бы подойти поосновательнее к такому важному шагу, а потом решила — не стоит! Разве можно объяснить этой девочке, что счастье штука призрачная, что счастливой можно чувствовать себя какое-то время, да и то лишь тогда, когда ты готова к разочарованию, ждешь его, а оно не наступает…

Но этого объяснить нельзя, тем более когда в глазах у девчонки такое сияние.

— Ну и хорошо. Я еще раз желаю тебе счастья.

От всей души. А теперь скажи, когда сдаешь верстку?

— Юрьева? Уже сдала.

— Умница! Тогда иди.

— Но вы придете?

— Я постараюсь.

…Федор Васильевич был раздражен до крайности.

Он всегда раздражался, если ему предстояло какое-то мероприятие, куда необходимо надевать рубашку с галстуком, а Мака слезно просила его одеться именно так, поскольку бабушка и мама придают этому значение. Да и вообще, роль жениха на смотринах казалась ему донельзя глупой. Но как говорится, назвался груздем… А он сам этим груздем назвался, никто не неволил, и вот теперь, Федор Васильевич, извольте лезть в кузов. Вы же не Подколесин, в конце-то концов, чтобы в окошко выпрыгивать. Во всем виновато яблочное вино, черт бы его побрал. Это Владька, сволочь, посоветовал идти в тот кабак…

Может, если б не это вино, ничего бы и не было.

Жил бы себе спокойно, приударил бы за Ангелиной с ее дивными лодыжками… Тьфу! Что за мысли! Он вспомнил восторженные, сияющие глаза Маки, и ему стало стыдно. Такая прелестная девочка, из нее выйдет отличная жена. Ничего, надо просто обаять сегодня будущую тещу, найти верный тон — и порядок. В конце концов, даже галстук можно как-то обыграть и снять его, к чертовой бабушке; вы же умеете, Федор Васильевич, Бог вас не обделил чувством юмора, и если будущие родственники окажутся тоже не лишены этого чувства, то все сойдет отлично. Там, правда, есть еще какой-то папа, но это все потом. Будем переживать неприятности по мере их поступления, а неприятность в виде Макиного папы поступит к нам еще не скоро, папа строит туннель в Испании, кажется. Вот и хорошо. А теща моя ровесница, мы найдем общий язык. Мака говорила, что мама обожает Битлов. Я в юности тоже отдал дань битломании, вот и отлично, споем с тещей «Иестердэй», и хорошо! И прекрасно! Надо еще купить цветы, Дуська настаивала… Но разумеется, один букет! А что, может, все сложится удачно, и скоро я стану солидным, женатым человеком, и жена у меня будет милая, хорошенькая, молодая. У нее куча достоинств, а недостатков я пока не разглядел, разве что лодыжки толстоваты…

* * *

— Мака, прекрати метаться, — потребовала бабушка Жанна Эдуардовна. — Придет твой жених, никуда не денется!

— Понимаю, баб, но я же волнуюсь…

— Волноваться — это теперь твой удел! Выходишь замуж за живого классика, — с легкой насмешкой произнесла Жанна Эдуардовна.

— Бабушка!

Но тут позвонили в дверь — и Мака бросилась открывать. Это пришла ее лучшая подруга Алина, суперсовременная девица. Под экстравагантной внешностью — волосы лилового оттенка, стоящие дыбом, разной длины рукава и штанины, и маленькие металлические очочки на хорошеньком носике — скрывалась нежная, интеллигентная девушка, которую в семье Маки все любили.

— Боже мой, Алина, что с твоими брюками! — всплеснула руками бабушка. — Это так надо?

— Конечно, Жанна Эдуардовна! Видите, левый рукав и правая штанина короче. Асимметричная симметрия или симметричная асимметрия, как вам больше нравится.

— Это что, так модно?

— Если пока немодно, то скоро будет! — Алина была начинающим модельером и предпочитала авангардные идеи. — Но клево же, согласитесь?

— По крайней мере, занятно, — рассмеялась Жанна Эдуардовна. — А ты-то замуж не собираешься?

— Да кто возьмет замуж такую асимметричную девушку? — хихикнула Алина. — Да и зачем мне замуж? Инстинкты удовлетворять можно и в свободном полете.

— Боже мой, я живу на свете почти восемьдесят лет, и, сколько себя помню, разговоры об инстинктах велись всегда, а потом самые ярые приверженцы свободной любви взрослели, стремились создать семью, завести детей — и это прекрасно. Ты тоже, поверь, лет через десять с восторгом будешь нянчиться с детишками.

— Через десять лет? Возможно, ведь тогда я уже буду старухой…