Меч мертвых

Ни того, ни другого не происходило. Лишь усталость накапливалась и росла, завоевывая тело и душу. Этот путь будет длиться до бесконечности. Они не найдут ни избушки, ни Волдыря, ни корабля…

Злые слезы жгли Крапиве глаза. Под конец дня даже мысль об отце перестала ее подстегивать. Батюшку она тоже никогда не найдет, нечего и стараться. Лучше сразу лечь помереть…

Крапива шла и шла. Делала еще шаг и еще. Не увидят они ее бессилия. Искра в особенности…

Харальд тащился следом за нею, и время от времени ему снова начинало казаться, будто его душа все-таки вылетела из тела. И бредет в Вальхаллу пешком, одолевая исполинские реки, текущие между мирами. Я сын конунга, напоминал он себе. Я Рагнарссон. Мысли были такими же вязкими, как топь, всасывавшая ноги. Он пытался вспомнить разные тяготы, которые в иное время выпадали ему и тоже казались невыносимыми и последними — и все миновали. Однако воспоминания гасли, лишенные красок. А может, этот путь вел его совсем не в Вальхаллу? Может, его душа давно провалилась в Темный Мир Хель и брела отмелями ядовитой реки, казнимая за неведомо какие грехи?.. Все равно. Я сын конунга. Я Рагнарссон. Я выдержу это. Я выдержу. Я еще им за Эгиля не отомстил…

Та самая сила, что некогда помогла ему одолеть отраву и встать, теперь дожигала ее в теле. Спустя время сознание перестало мерцать, мысли сделались ясными, и он с изумлением ощутил, что окончательно утверждается в мире живых. Усталость тяготила его, но теперь это было не постепенное онемение полуживого. Это была злая работа мышц, обещавшая вновь сделать его воином.

Когда у него за спиной всплеснула руками и оступилась Куделька, Харальд тотчас обернулся, готовый помочь. Но опоздал. Страхиня, шедший последним, поспел раньше. Подхватил маленькую ведунью, вынув из жижи. Зелено-коричневая понева Кудельки была вся в грязи. Варяг не поставил девушку обратно на ненадежную тропку; как следует устроил у себя на руках и понес, и она благодарно притихла, уложив голову ему на плечо.

Почему-то это зрелище жестоко ранило Харальда. Не он оказался рядом с Куделькой, когда ее оставили силы. Не у его груди она грелась, закрыв глаза от изнеможения и блаженства…

Харальд встретился со взглядом единственного глаза Страхини, холодно горевшего на почерневшем лице. Варягу приходилось нелегко, как и всем. Но Кудельку он с рук не ссадит, так и донесет до привала, а когда она его спросит, не тяжело ли, ответит: не тяжело…

Харальд отвернулся от них и обреченно зашагал дальше.

Когда они выбрались на сухой островок и Тойветту объявил привал, Крапива сразу села прямо на землю, откинувшись спиной к корявой сосне. Подумала о том, что более удобного ложа у нее никогда еще не было — и с тем провалилась в сон, вовсе не памятуя ни о воинском достоинстве, вроде бы повелевавшем ей стражу нести, ни о женской обязанности пищу людям готовить… Обернувшийся Искра увидел, что глаза у нее закрыты, а из правой ноздри на губу полоской точится кровь — знак непомерной натуги.

— Не сидела бы ты так, Суворовна, — предостерег Искра Твердятич, наклоняясь и трогая за плечо. — Сыро тут. Пошли, я хорошую лежанку устроил.

— М-м-м… — отозвалась Крапива, но глаз не открыла. Искра взял ее под локти, поставил на ноги и повел туда, где были сложены ветки и мох, успевший подсохнуть на солнечной стороне. Там уже сидела Куделька и спрашивала Страхиню:

— Позволишь мне потом как-нибудь посмотреть? Вдруг помогу…

Ее тонкий палец гулял по кожаной повязке у него на лице. Страхиня смотрел молча и казался опасным большим зверем, изумленно воспринимающим нечто совсем новое для себя: ласку.

— Иные пробовали, да за собственные головы убоялись, — сказал он наконец. Куделька ответила:

— Я тоже чувствую, что сожгло тебя неспроста. Но это не проклятие и не порча…

— Перунова молния упала в день наречения имени, — тихо, чтобы слышала только она, проговорил варяг, и Куделька неисповедимым образом поняла: он ей не расскажет всего, но и столь малого не доводилось узнать никому, никогда. — Я отмечен. Кое-что должно случиться прежде, чем знак будет снят.

— Но ты свет-то хоть видишь? — с надеждой спросила она.

— Иногда. Очень слабо, как красный туман. Когда гляжу прямо на солнце…

Крапива спала и чувствовала, как ее осторожно, бережно гладят по голове. Прикосновение не нарушало сна, наоборот, наполняло его радужным светом, не давало ему стать черным, пустым и бездонным. Спящая девушка подумала о Лютомире, и Лютомир улыбнулся на прощание, отпуская ее. Крапива улыбнулась в ответ. Искра, сидевший подле нее, увидел эту улыбку и сам ощутил, как в сердце робко запела, зазвенела доселе молчавшая струнка…