Закон трех отрицаний

Вот и сейчас она сидела над сценарием, такая красивая, с прямой спиной и изящно изогнутой шеей, такая собранная и серьезная, словно не у себя дома, а по меньшей мере в публичной библиотеке. Ну что там опять с этим сценарием? Это, кажется, уже седьмой или восьмой вариант. Костя Островский озвереет, если Анита снова завернет работу сценариста, которую сам Костя вроде бы считает приличной, иначе не принес бы показывать.

– Что на этот раз тебя не устраивает? Тебе же нравилось, когда ты начала читать.

– К тридцатой минуте весь сюжет проваливается. Сначала все было отлично, а потом как в вату все уходит, тускло, глухо. Нет, Антон, пусть Костя поговорит со сценаристом. Так не пойдет.

Кричевец нехотя поднялся с дивана, подошел к Аните, сидящей в кресле с папкой на коленях. Присел перед ней на корточки, положив голову прямо на листы с текстом.

– Радость моя, мне кажется, ты привередничаешь.

– Нет, – Анита отрицательно покачала головой и запустила пальцы в длинные густые волосы Антона, – вот я-то как раз не привередничаю, а добросовестно вчитываюсь в сценарий и вижу в нем огромное количество дыр.

– А я не вижу, – упрямо возразил он.

– Это потому, что ты ленишься.

– Я ленюсь?

– Ты, ты, милый. Я же видела вчера, как ты читал. По странице каждые полминуты. Что ты мог понять при такой скорости?

– Я быстро читаю, – вяло огрызнулся Кричевец.

– Вот и плохо, – мягко улыбнулась Анита. – Сценарий нужно читать медленно, мысленно представляя себе каждую сцену. Ты должен не за сюжетом следить, а видеть, как это будет смотреться на экране. А ты, зайка, мечтал только о том, как бы побыстрее отделаться и снова залечь на диван и смотреть телевизор.

Антон молчал, осторожно втягивая ноздрями запах, исходящий от ее пальцев. Запах был сложным, составленным из крема для рук, духов, которыми пропитались рукава тонкого свитера, и мандарина. Мандарины Анита любила больше всех прочих фруктов, постоянно их ела, и в ее доме всегда стояла замысловатой формы синяя керамическая широкая ваза, доверху заполненная радостно-оранжевыми шариками.

– О чем ты так глубоко задумался? – негромко спросила она, массируя пальцами затылок Антона.

– О том, что теперь весь «Мосфильм» будет знать о моих турецких делах. Неужели так необходимо было говорить об этом тому мальчишке из милиции?

– Послушай меня, Антон, – голос Аниты стал строгим, будто только что звучавшая в нем любовная мягкость замерзла и превратилась в твердую непробиваемую массу, – эта история если кого и компрометирует, то только меня, а вовсе не тебя. Ну что такого особенного ты сделал? Поехал отдыхать в Турцию, один, без меня, увлекся девушкой, продавщицей из отельного магазина, соблазнил ее. Ты же не мог предполагать, что там такие суровые нравы. А она, между прочим, должна была тебя предупредить, что утрата невинности может обернуться для нее трагическими последствиями. Ты поступил как нормальный мужик: узнав, что ей предстоит освидетельствование, отвез ей денег, чтобы она могла быстренько выехать за границу и сделать себе операцию. В чем тебя можно упрекнуть? За что в тебя можно бросить камень? Это мне нужно убиваться и страдать, что ты так пошло мне изменил. Но я же не убиваюсь.

– Ты не убиваешься… – он тяжко вздохнул. – Ты вообще никогда не убиваешься, но одно дело ты, а другое – я. Ты же не такая, как все. А я самый обычный мужик и выгляжу в этой истории полным идиотом.

– Почему? Современные мужики, самые обычные, всегда заводят курортные романы, некоторые даже умудряются делать это в присутствии жен. А ты ездил один. Святое дело.

– Анита, ну как ты не понимаешь! – Он поднял голову, резко стряхнув с волос ее пальцы, поднялся во весь рост. – Да, нормальные мужики всегда пользуются случаем, своего не упускают. Но я что-то не слышал, чтобы кто-то из них потом раскошеливался на операции. На аборты – да, бывает, но не на эту… как ее… гименопластику… Тем более все понимают, что своих денег у меня нет, значит, я взял у тебя. Представляешь, что обо мне будут говорить?

Анита тоже встала, отложив папку со сценарием на стол, и отошла к окну. На фоне светлого осеннего неба ее силуэт с точеными плечами и гладкой прической казался Антону изящной фигуркой из полированного дерева. Теперь она стояла к нему спиной и говорила, не оборачиваясь:

– Милый ты мой, это обо мне будут говорить, а не о тебе. Обо мне скажут, что я до такой степени превратилась для тебя в мамку-няньку, что покрываю и оплачиваю твои постельные грешки. Что я до такой степени вцепилась в тебя, что готова все тебе прощать, вплоть до измен. Что я готова быть униженной, обманутой и обобранной, только бы ты меня не бросил. Ты думаешь, мне это приятно? А о тебе скажут всего лишь, что ты молодец, ловко устроился и полностью прибрал меня к рукам. Можешь рассматривать это как тонкий комплимент, который льстит твоему самолюбию.