Закон трех отрицаний

Коротков долго не мог взять в толк, зачем ей нужно узнать, кто является владельцем синих «Жигулей» шестой модели.

– Дурь какая-то, – недовольно ворчал он, разобравшись наконец в Настиных объяснениях. – Друзей, что ли, нет? Обязательно надо чужого человека приваживать? Совсем ты, мать, обалдела в своих выселках.

– Юрик, в том-то все и дело, что это выселки. Друзей не так уж и много, и все работают, и машина есть далеко не у каждого. А тут подвернулся человек с машиной, которому все равно, куда ездить, лишь бы ездить, и который временно не работает, и у которого есть интерес ко мне приезжать, а не просто чувство долга. Во всяком случае, он так сказал. Короче, если тебе неохота возиться, так и скажи, я кого-нибудь другого попрошу.

– Да, как же, попросит она, – продолжал бухтеть Юра, хватаясь за ручку и подтягивая к себе чистый лист бумаги. – Давай диктуй.

В ожидании ответов от Андрея Чернышева и от Короткова Настя прилегла на диван и уставилась на огонь, пылающий в камине. Почему-то сегодня вид пляшущего пламени не завораживал ее, даже, наоборот, мешал и раздражал. Неужели она так сильно испугалась и перенервничала? Или дело в том, что огонь хорош для работы души, но не очень-то подходит для профессиональных размышлений?

Первым отзвонился Чернышев. Никаких действующих маньяков на данный момент на территории области не зафиксировано, но, конечно, Настя права, это может быть человек, только собирающийся совершить свое первое преступление. Андрей пообещал связаться с отделом милиции, на территории обслуживания которого расположен поселок, и попросить проверить на всякий случай всех, кого надо. Так сказать, в профилактических целях. Если же это не маньяк-убийца или насильник, а вор или грабитель, то дело безнадежное, пока он ничего не совершит, никто и возиться не станет. Такие нынче нравы в милицейской среде.

Спокойней от такой информации не стало. Настя без аппетита поужинала, пытаясь отвлечься разговорами о пустяках. Лешка был прав, ох как прав – как только стемнело, тревога стала нагнетаться с какой-то невероятной скоростью. Днем, при белом свете, все страхи казались ей ерундовыми и легко преодолимыми, ведь есть сигнализация, и можно сдать саму себя в запертом доме под охрану, и вообще бояться совершенно нечего. Но как только окна превратились в темные четырехугольники, мысли сразу утратили бесшабашность и беззаботность.

Чистяков включил телевизор, с восьми до половины одиннадцатого – его время, Настя это знала и не сопротивлялась. С восьми до без пяти девять – «Вести» и «Вести-Москва», с девяти – программа «Время», с десяти – «Сегодня». Новости были, в сущности, одними и теми же, но Алексею почему-то нравилось смотреть поочередно все три информационные программы.

Коротков объявился совсем поздно, в начале двенадцатого. Голос у него был усталым и злым.

– Все в порядке с твоим филологом, – начал он без предисловий. – Машина записана на него самого, поставлена на учет в мае этого года, фамилия его Самарин. Валентин Николаевич Самарин, кандидат филологических наук. Находится в годичном неоплачиваемом отпуске. Преподает в колледже литературу. Если хочешь, запиши адрес и телефон.

Настя записала.

– Ты чего такой, Юра? – осторожно спросила она. – Опять пожар? Или просто устал?

– Просто устал. От простых пожаров, – сердито ответил Коротков. – Помнишь, Сережка Зарубин все голову морочил с Волковой, ее любовником и ее алиби?

– Помню, конечно.

– У нее еще сестра есть и брат, с которыми он все рвался встретиться.

– Да-да. И что с ними не так?

– Да все не так, черт бы их побрал! – внезапно взорвался Коротков. – Сестра оказалась замешана в убийстве, только уже в другом.

– Я знаю, это дело Селуянова.

– А у брата жену убили. И это уже наше дело. Афоня, друг любезный, расстарался, муж убитой, видите ли, бизнесмен, а сама она – талантливая художница. Будет о чем с прессой поговорить. Ладно, подруга, извини, что на тебя сорвался, нервы как тряпки стали.

Настя и не думала обижаться на него.

– Ничего, Юр, имеешь право, при такой-то работе. Это ты меня извини, у тебя очередной труп, а я со своими глупостями пристаю. Спасибо тебе.

– Не на чем.

Ну и семейка! Две сестры и брат, и рядом с каждым – убийство. При этом расстояние от фигуранта до убийства с каждым разом делается все короче. Первой погибла психолог-кинезиолог Аничкова, но с Любовью Кабалкиной ее если и связывали какие-то отношения, то уж точно не близкие и давние, в противном случае это сразу же стало бы известно. Потом убивают актрису Халипову, и она оказывается хорошо знакомой с Волковой, старшей сестрой Любы Кабалкиной. А теперь убита и жена брата, связь – ближе некуда. У брата какая-то нерусская фамилия… Ах да, Риттер, сын известного художника. Может, это родовое проклятие? Сама Настя в этом не разбирается, надо будет у Паши Дюжина спросить.