Куявия

Слезы жгли глаза, Яська всхлипывала, лицо Иггельда мучительно кривилось. Запруды в глазах прорвались, слезы хлынули двумя ручьями. Он заплакал мучительно и неумело, упал на голову Черныша и обхватил руками.

– Черныш, не умирай!.. Не умирай, прошу тебя!.. Не умирай…

Все тело содрогалось, он чувствовал такую горечь, что страстно, до крика, захотелось умереть. Это же расстается с жизнью Черныш, которого принес за пазухой, который доверчиво бегал за ним по пещере, а спать забирался ему на грудь, грея замерзшие лапки. Это же его Черныш, которому чистил уши, а он сам научился ловить рыбу и с торжеством приволакивал ему крупную форель, гордый, что и он приносит пользу…

Легкая ладонь опустилась на плечо. Яська, сама бледная и зареванная, смотрела с глубоким сочувствием. Нос покраснел и распух, вспухли и покраснели веки, на щеках блестели мокрые дорожки.

– Пойдем, – сказала она умоляюще. – Пойдем, не терзай себя.

Иггельд дал себя оторвать от неподвижного тела, сделал два шага прочь, оглянулся и с громким плачем ринулся обратно, обхватил обеими руками массивную разбитую голову:

– Он… он не дышит!!!

Яська заревела громче, упала рядом, обняв одной рукой брата, другой – голову дракона. Плакали долго, истощились, застыли надолго, потом за спиной раздался тоскливый рев. Камешки затрещали под толстыми тяжелыми лапами, в затылки пахнуло горячее дыхание. Слышно было, как Скулан сопит, обнюхивая погибшего.

– Пойдем, – сказала Яська наконец. Она с силой отодрала Иггельда от головы дракона. – Надо возвращаться…

Скулан облизывал Черныша, искра жизни в том еще тлела, драконы умирают трудно, Скулан еще не понимал, что друга уже не спасти, облизывал, тормошил, ласково и требовательно поддевал носом. Иггельд снова остановился.

– Я не могу, – прошептал он. – Его… его надо… Соберутся звери, начнут… еще живого… есть. Я не могу…

Плечи затряслись, он согнулся, жалкий, раздавленный, уничтоженный, рыдания вырывались со стонами, вздохами, жалобным разрывающим душу криком.

– Я… я… могу… – прошептала бледная Яська, ее трясло. – Но, брат, ты возненавидишь меня! А вот от тебя он примет… ведь вы братья. Ну, прошу тебя!

Она сняла с пояса и подала ему длинный узкий кинжал. Иггельд ничего не видел из-за слез, почти на ощупь вернулся к Чернышу. Рукоять выскальзывала из пальцев, дважды нагибался и подбирал по дороге. Черныш в последнем усилии приподнял веко. Зрачок медленно заволакивало, Иггельд увидел и почти ощутил жуткую боль, что терзает искалеченное тело, всхлипнул, вытащил клинок. Ему почудилось, что во взгляде Черныша мелькнула благодарность. В последнем усилии огромный язык чуть шелохнулся, сумел коснуться его пальцев.

– Иггельд, – услышал он за спиной жалобный вскрик. – Ты дал ему жизнь… он просит ее принять в те же руки!..

– Я не бог… – прошептал он.

– Для него ты больше!

Он приставил острие чуть ниже ушной раковины, среди плотных пластин крохотная щелочка, как раз для такого лезвия, рукоятью упер себе в грудь, заплакал и, обхватив голову дракона обеими руками, с силой потянул на себя. Сквозь свои рыдания услышал слабый треск тонких костей. Он коснулся головы дракона грудью, упал всем телом, его затрясло в рыданиях.

Он все время слышал этот едва слышный, но жуткий треск, хотя Черныш не двигался, чистая и верная до последнего вздоха душа улетела на крылышках в драконий рай, и, может быть, когда-то встретятся, для хороших людей и для хороших драконов должен быть общий рай.

Этот жуткий треск не могли заглушить ни рев встречного ветра, когда возвращались на погрустневшем Скулане, ни радостные крики встречающего народа, ни грохот крови в черепе.

И он страшился, что будет слышать его всегда.

Глава 20

В огромном доме было тихо, как в могиле. Апоница узнал у слуг, что хозяин наверху, поднялся по лестнице на третий этаж, так никого и не встретив, толкнул дверь. За столом, заставленным кувшинами, сидел мрачный как ночь человек, в котором Апоница не сразу узнал Иггельда.

Тот даже не повел в его сторону глазом, с опухшим багровым лицом, налитыми кровью глазами, осунувшийся, беспрерывно пил, уже расплескивая по белой скатерти красное вино.

Апоница опустил руку на плечо, сжал. Иггельд даже не заметил, его ладони снова обхватили чашу с вином. Апоница опустился рядом, придвинулся, касаясь плечом.

– Я знаю, – произнес он тихо. – Яська рассказала… Вся Долина скорбит. Черныша любили все. И никто его не боялся. Даже переселенцы не боялись, что удивительно.