Святыня

С минуту он смотрел в окно, словно вновь слыша скрежет металла и вой двигателей, снова вдыхая тот вечерний воздух.

– Машина моя грохнулась на бок, ударившись со стороны руля. Жена моя Инес кричала без умолку. Тогда я этого не знал, но ей сильно повредило позвоночник. Эти сволочи разозлились – ведь я испортил машину, которую они, вероятно, уже считали своей. Пока я боролся с беспамятством, они застрелили Инес. Они все стреляли в машину и стреляли, и три пули угодили в меня. Как ни странно, ни одна из них серьезно меня не ранила, хотя одной мне и размозжило челюсть. Трое этих бандитов немного повозились, пытаясь поджечь машину и не догадываясь проткнуть у нее бензобак. Потом им это надоело, и они отчалили. А я остался лежать с тремя пулями в теле и переломанными костями рядом с трупом жены.

Покинув кабинет в сопровождении Шатуна и Недотепы, мы неверной походкой направились в спортивный зал Тревора Стоуна, или же гостиную джентльмена, или уж не знаю, как и назвать помещение величиной с ангар реактивного самолета с вишневого дерева столом для игры в бильярд и снукер, с мишенью для «дартс» на подставке, а также с покерным столиком и имитацией зеленого газона вокруг лунки для гольфа. Вдоль восточной стены помещения тянулась стойка бара красного дерева с висящими над ней стаканами – количества их хватило бы целому полчищу гостей на месяц гулянки.

Тревор Стоун плеснул себе в стакан на два пальца эля и качнул бутылкой сначала в направлении моего стакана, а затем в направлении стакана Энджи – жест, на который мы оба ответили отказом.

– Мужчин этих, а строго говоря, совсем мальчишек, которые совершили это преступление, быстренько судили. Им дали пожизненное без права помилования, которое они не так давно начали отбывать в Норфолке, и поделом им, как я думаю. Мы с дочерью похоронили Инес, и все пошло своим чередом, если не считать нашего горя.

– Маленькое «но», – сказала Энджи.

– Извлекая пулю из моей челюсти, доктора обнаружили у меня признаки рака. В ходе дальнейших анализов выяснилось, что рак уже пошел по лимфатическим узлам. Сейчас они копаются в моем кишечнике – толстом и тонком. Вскоре, как я уверен, им уже и резать будет нечего.

– Какой срок они вам отвели? – спросил я.

– Шесть месяцев. Так они считают. А тело мое говорит мне, что осталось месяцев пять. Так или иначе, будущей осени мне уже не увидеть.

Крутанувшись на табурете, он опять устремил взгляд в окно на морской пейзаж и другой берег залива. Я посмотрел туда же, куда смотрел и он, и увидел скалистый фьорд. Фьорд разветвлялся, вдаваясь в сушу наподобие клешней омара, и, вглядываясь в даль, я заметил знакомый маяк. Дом Тревора Стоуна стоял посередине мыса Марблхед – утесистом выступе северного бостонского побережья, где дома были намного дешевле, чем в других здешних местах.

– Горе, – продолжал он, – штука прожорливая: все грызет и грызет, во сне и наяву, поддавайся ты ему или нет – безразлично. Точь-в-точь раковая опухоль. Однажды ты просыпаешься поутру и ощущаешь, что все твои прочие чувства – радости, зависти, жадности, даже любви – поглощены им. Остаешься только ты наедине со своей утратой – голый, уязвимый, открытый ему. И тут уж горе – полновластный хозяин.

Кубики льда в его стакане задребезжали, и он опустил на них взгляд.

– С этим можно бороться, – сказала Энджи.

Повернувшись к ней, он улыбнулся своим амебообразным ртом. Белые губы, перерезавшие обезображенную, с раздробленными костями челюсть, дрогнули, и улыбка тут же исчезла.

– Горе знакомо и вам, – мягко сказал он. – Знаю. Вы потеряли мужа. Пять месяцев прошло, не так ли?

– Бывшего мужа, – потупившись, уточнила Энджи. – Верно.

Я потянулся к ее руке, но она, покачав головой, положила руку на колени.

– Я читал все газетные репортажи, – продолжал он. – Даже в этой кошмарной «Уголовной правде». Вы вдвоем вступили в схватку со злом. И победили.

– Невольно, – сказал я и откашлялся. – Можете мне поверить.

– Возможно, – отозвался он, скрестив тяжелый взгляд своих зеленых глаз с моим. – Возможно, вы двое сделали это невольно. Но подумать только, сколько потенциальных жертв вы спасли от этих чудовищ.

– Мистер Стоун, – проговорила Энджи, – при всем моем к вам уважении должна просить не говорить с нами об этом.

– Почему же?

Она вздернула подбородок.

– Потому что вы ничегошеньки не знаете, вот и говорите глупости.