В Питер вернутся не все

Как бы там ни было, Дмитрий, задыхаясь, ввалился в купе главного оператора. Старик мирно лежал на полке и читал «Спорт-Экспресс»: очки сдвинуты на кончик носа, веки почти уже смежаются, и газета вот-вот выпадет из рук…

— Аркадий Петрович! — выдохнул Полуянов. — Волочковскую убили!

— Что-о?! — Оператор приподнялся на постели.

— Собирайте, пожалуйста, всех, — попросил журналист. — Я к проводнице, вызываю милицию.

И он бросился в голову вагона, к купе проводников.

«Волочковскую убили только что, — билась в голове мысль. — Она курила с нами в тамбуре, потом вернулась в вагон. И тут-то ее подстерегали… Кто? С нами не было двоих: Елисея Ковтуна и Николы Кряжина. Будем иметь в виду: у Николы есть мощнейщий мотив к убийству и режиссера, и актрисы: ревность. Значит, сперва он покончил с любовником, а теперь и с неверной возлюбленной?»

Дима подлетел к проводницкому купе.

«А вдруг убийца — железнодорожница Наташа? — пролетела новая мысль. — После того, как мы пили с ней водку, я ее тоже не видел. А ведь и у нее мотив имеется, сама мне призналась… Может, когда она случайно встретилась со старинным своим возлюбленным, некогда сломавшим ей жизнь, взыграло ретивое, обида стала нестерпимой и она покончила с ним? А теперь расправилась с его нынешней счастливой возлюбленной? Преступление очень в женском духе, потому что импульсивное, под влиянием вдруг нахлынувшего чувства».

Журналист рванул дверь.

Наташа спала сидя, уронив голову на руки, лежащие на столе. Дремала она чутко — а может, лишь делала вид? — потому что сразу встрепенулась и спросила:

— Что случилось?

— В вагоне новое убийство.

— О, господи! — Проводница схватилась за голову.

Полуянов, стоя в дверях, краем глаза наблюдал за шевелением в вагоне: вот седовласый Старообрядцев зашел в купе народной артистки Царевой, а потом быстро вынырнул оттуда и скрылся в купе Марьяны.

«Артисток тоже нельзя сбрасывать со счетов, — подумал Дима. — Хотя в роли убийц их трудно представить… Но теоретически — обе могли… Царева ушла из тамбура раньше нас, а еще до того откололась Марьянка… В результате минут пятнадцать одиночества было у народной артистки, а у старлетки так и целых двадцать. Достаточно времени, чтобы всадить нож в спину Волочковской. А ведь бедная Оля мне говорила: она знает, кто убийца… А нас, я почему-то уверен, подслушивали… Царева под конец разговора точно что-то слыхала. Значит, Волочковская оказалась права в своих подозрениях? Потому убийца и зарезал ее?.. Как жаль, что несчастная не договорила — проклятая Царева помешала. А теперь Волочковская уже ничего не расскажет…»

Проводница вскочила. Заспанная, со смазанной косметикой и спутанными волосами, она наспех поправляла форменную рубашку.

— Кого убили-то? — спросила Наталья отчего-то шепотом.

— Волочковскую.

— Кошмар… Где она?

— В своем купе. Вызывай, Наташа, ментов.

«Похоже, железнодорожница — не убийца, — подумал Дима и почему-то почувствовал от этой мысли облегчение. — Или она лишь притворяется сонной? Искусно играет? Господи, у меня от убийств, происшествий, а также от недосыпа уже ум заходит за разум! Воистину: как хороши эти белые ночи…»

Сам он бросился к другим купе — ему чертовски захотелось опередить Старообрядцева, первому увидеть и Ковтуна, и Кряжина, заглянуть им в глаза. Все-таки, если рассуждать здраво, наиболее вероятный убийца — кто-то из мужчин.

В узком коридоре Диме повстречались Царева и Марьяна. У девушки лицо перекошено. А народная артистка закусила губу, в глазах — слезы.

— Не заходите в купе и ничего не трогайте! — скомандовал на ходу Полуянов и проследовал дальше.

Ему встретился Старообрядцев.

— Давайте, вы — к Ковтуну, я — к Кряжину, — приказал журналист.

Оператор согласно кивнул. Просто поразительно, что Полуянову, который по роду своей работы никогда не бывал начальником (стажерки с журфака не в счет), в стрессовых ситуациях удавалось рулить людьми. И окружающие его охотно слушались.

В купе Кряжина дверь оказалась заперта, на стук не отвечали. Журналист заколотил сильнее, кулаком. Периферийным зрением заметил, как Старообрядцев заходит в обиталище Елисея Ковтуна.

Наконец дверь Николы отворилась, и артист предстал пред журналистом: в трусах и майке, волосы всклокочены, глаза таращатся на яркий свет, попахивает перегаром.