119  

Васильев кисло скривился:

– Если вы так настаиваете… Пусть будет по-вашему. Назначим на послезавтра. Я сам распоряжусь подготовить полигон. Вы удовлетворены, полковник Засядько?

Александр сухо поклонился:

– Полностью.

– На том и порешим!

Засядько стал сворачивать чертеж. Дождаться бы испытаний! Пусть готовят полигон. Ему есть что показать этим старцам.

К нему подошел один из членов комиссии, сказал увещевательным тоном:

– А ведь вы, Александр Дмитриевич, зря затеяли такое непотребное дело. Оскандалитесь, ей-богу! А жаль… И не такие мудрые головы брались перевернуть военную науку, да где там! Не хочется допускать вас до позора…

Александр, не отвечая, свернул чертеж и направился к выходу.

– Куда же вы? – вскрикнул обиженный член комиссии.

– Закончим разговор на полигоне!

ГЛАВА 31

Полигон представлял широкое вытоптанное поле. Кое-где возвышались полуразрушенные при испытании новых моделей гаубиц деревянные макеты. За низеньким барь­ером стояли человеческие манекены. Там обычно прово­дили пристрелку ружей и мушкетов. Такие же манекены маячили и на противоположной стороне. Заявление Ва­сильева, что поле подготовят для испытания ракет, осталось пустой фразой. На полигоне ничего не тронули. Скорее ­всего, никто и не знал, что именно требуется для ракетных стрельб.

Засядько уже давно приготовил ракетную установку и ждал экспертов. Первым явился человек в темно-зеленом камзоле.

– Здравствуйте, Александр Дмитриевич! Позвольте представиться: Анри Жомини. Позавчера никто не догадался нас познакомить…

Пожимая руку, с живейшим интересом всматривался в загорелое лицо полковника, и Засядько вдруг почувствовал облегчение. Наконец-то все стало на свои места. Недаром лицо этого человека казалось ему знакомым, хотя никак не ожидал встретить его в военном министерстве России. Жомини служил в швейцарской армии, затем во французской, был начальником штаба корпуса маршала Нея, потом перешел к союзникам… В военных кругах популярностью пользовались его труды по военным укреплениям, офицеры судачили о них даже на досуге, что дало повод суворовским ветеранам ворчать, что за молодежь пошла: Жомини да Жомини, а о водке и цыганах ни словечка!

Подъехала запряженная цугом карета. Лакеи спрыгнули с запяток, отворили дверцу, поставили лесенку. Васильев спустился медленно, величаво, окинул царственным взором собравшихся.

– Вы уже здесь, Генрих Вениаминович? – удивился он, обращаясь к Жомини. – Рано же вы встаете, барон. А я, грешным делом, полагал быть первым!

Он грузно вылез из кареты, с барской небрежностью повернулся спиной к Засядько.

– Вот каковы ваши агрегаты, – заметил, критически осматривая, шестиствольную ракетную установку. – Признаться, это сооружение еще больше укрепляет мое предубеждение. Вы видели ракетные пушки Конгрева? Гиганты! Исполины! И то никакого проку. Пшик один. А ваша штука? Да я сам унесу ее вместе с десятком ракет за тридевять земель, хоть сердце у меня и пошаливает. И вы собираетесь удивить мир?

– Собираюсь, – ответил Засядько сдержанно. – В отличие от Конгрева, я вовсе не предлагаю заменять артиллерию ракетами. Эти два вида оружия будут взаимодействовать в бою, но ни в коем случае не вытеснять друг друга. Поэтому и требования к моим ракетам иные. Их должны перевозить, а тем паче переносить с наибольшей скоростью и наименьшими затратами сил. Вы унесете верстак? Прекрасно! Значит, солдат-ракетчик сможет передвигаться вместе с передовыми частями войск – именно передовыми! – постоянно обстреливая неприятеля ракетами. А тяжелые орудия подвезут позже. Ракетные части должны быть маневренными, лишь тогда получат распространение.

– Прекрасно, – буркнул Васильев. – Завидую вашему оптимизму. Вот уже едут наши. Посмотрим, что останется от вашей уверенности через час.

Подкатило несколько экипажей. Среди них Засядько с удивлением увидел карету с гербом императорского дома. Васильев подтянулся, на лице появилось угодливое выражение. Жомини машинально провел пальцами по мундиру, проверяя, застегнуты ли пуговицы.

Из кареты с гербом бодро выпрыгнул высокий военный. Лицо его было словно натерто кирпичом – красное, с грубой обветренной кожей. Держался он просто, но с врожденным достоинством.

Засядько узнал великого князя Константина. При появлении брата императора все почтительно склонили голову.

  119  
×
×