Истребивший магию

Не выдержала, спросила грубо:

— Что уставился?

— Дальше места знаешь? — поинтересовался он.

— Дальше, — сказала она, очень гордая познаниями, — идут племена дубарей, рыбунов, болотичей… А еще горбунов, еще их звали людьми ночи. Уж и не помню, как сейчас кличутся, все время именуют себя иначе… это все голая степь, а дальше страна вся из зеленых долин и пологих холмов… Что скажешь?

Она все косилась на труп с угрожающе раскрытой пастью, хотя бы волхв отодвинулся, а то смотреть спокойно не может, ну вот такая она чуткая и чувствительная, только мужчина может вот так, убив человека или зверя, задумчиво смотреть вдаль и выглядеть почти поэтично.

Лицо его оставалось задумчивым. Она ждала похвалы, так много знать даже не по-женски, она не только красивая, но и вот какая умная, однако он проговорил в затруднении:

— Куда идут?

— Кто? — переспросила она.

— Племена, — объяснил он. — Ты сказала, они идут… В поход? Или простое переселение?

Она уставилась в его неподвижное лицо, чувствуя гнев, досаду и жалость.

— Ты что, не понял?

— Нет.

— Так говорится, — выкрикнула она. — Никуда они не идут, а стоят… ну, не стоят, а проживают на той местности. Не на местности, а на земле, почве! Каждый на своей. Так говорится!

— А почему так говорится? — спросил он, потом, подумав, отмахнулся. — Ладно, все равно не поймешь, ты же красивая. Но серьезный колдун, с которым стоит считаться, ты права, может быть только дальше, намного дальше этих жалких племен и народностей…

Все еще сердитая, она спросила невольно:

— Почему?

— Магическая вода, — напомнил он. — Где ей собраться здесь? А вот в горах…

— Тот первый, — напомнила она, — жил в долине, если ты ничего не напутал в рассказе.

Волхв отмахнулся.

— Привез в кувшинах. Потому так и берег.

— А Перевертень?

— Единственное ущелье на тысячи верст вокруг, — сказал он. — Каменное ложе, много пещер. Еще удивительно, что только в одном месте скопилась такая вода. Нет, нам придется совершить далекое путешествие…

Ей было безумно приятно услышать это сладостное «нам», но женская привычка противоречить мужчине тут же заставила сказать язвительно:

— Нам? Никуда я не поеду!

Он в свою очередь повел себя как настоящий мужчина, лишенный всяких чувств и понятия об истинной подоплеке женских слов: пожал плечами.

— Ну ладно, — сказал он с легким, совсем легким, как летящая по ветру паутинка, сожалением, — как хочешь.

Она сказала с тревогой:

— Ты что задумал?

Он зевнул, посмотрел на небо:

— Эх, поспать бы… но кто спит в такое утро? Да и время терять — потом век не расплатишься. Ладно, отдыхай, я пошел. Было приятно попутешествовать вместе.

Она остановившимися глазами смотрела, как он поднялся и пошел к коням, прямой и статный, с налитыми силой плечами и толстыми руками.

— Ты с ума сошел?.. — завопила она. — Я же пошутила!

У него не хватило соображения остановиться и подождать, а еще умный, а когда она поравнялась с ним, запыхавшаяся и злая, проронил мирно:

— Я же не понимаю шуток.

— Знаю, — отрезала она. — Но мог бы хоть притвориться!

Он пробормотал в недоумении:

— Зачем?

— Чтоб сделать приятное женщине, — почти крикнула она. — Люди всю жизнь притворяются, будто не знаешь! Если бы не притворялись, все бы друг друга поубивали! Но жить надо вместе, вот и притворяются… А ты?

Он не ответил, нагнулся и рассматривал зверя, что уполз с перебитым хребтом дальше всех и околел почти возле коней. Те сейчас храпели, нервно перебирали ногами и смотрели на людей с надеждой.

Плотный хитин покрыт множеством царапин, некоторые и глубокие, и уже почти заросли, оставив сверху длинную цепь бугорков, словно плохая хозяйка небрежно сшила два куска мешковины, так что зверь немолод, опытен, бывал в серьезных переделках. Если умеет, как жук, прорываться сквозь землю, то блестящий панцирь станет всего лишь матовым, шероховатым. В самом крайнем случае, если прорывается и через острые камни, слегка поцарапает, но эти зарубины говорят, что бывал в драках посерьезнее.

Барвинок со страхом понимала, что хотя плечи совсем узкие, но это для движения под землей, пробивая норы, а так зверь чудовищно силен, такое чувствовалось в каждом движении, а сейчас он и мертвый выглядит пугающе.

— Прости, — сказала она с раскаянием, — это я виновата!