Филе из Золотого Петушка

– Надеюсь, ты не опоздаешь, как всегда? – продолжил Федор.

– Разве можно, – забубнила я, – несусь на всех парах.

– Куда?

– На встречу!

– Цыпа, ты врушка.

– Я всегда говорю только правду! – рассердилась я.

– А вот и нет, котя, сейчас ты лжешь.

– Еду со всей возможной скоростью!

– Котя, я же не сказал тебе адрес.

Я осеклась. Действительно!

– И куда же ты столь стремительно несешься? – издевался пиарщик. – В каком направлении торопишься, пуся?

– Ну.., в Центр. Логично предположить, что сия организация расположилась где-то в пределах Садового кольца. – Я попыталась исправить положение.

– Женская логика особенная штука, – хмыкнул Федор, – давай, котя, разворачивайся! Тебя ждут на улице 26 Бакинских комиссаров! За полчаса успеешь?

– У меня же не вертолет! Повсюду пробки!

– Уж постарайся, пуся. И вообще, слушайся меня, и тогда будет у тебя вертолет, подводная лодка и авианосец, торопись, одно колесо здесь, другое там!

Я, судорожно сжимая руль, перестроилась в скоростной ряд. Когда я стала писать детективы, то совершенно не подозревала, насколько суетно ремесло писателя. Наивно полагала, что буду сидеть день-деньской в тихом углу, излагать мысли на бумаге, издавать книги и получать гонорары.

Но после выхода в свет «Гнезда бегемота» я сделала неприятное открытие: спокойное существование, когда вы принадлежите только себе, закончилось безвозвратно. Надо встречаться с журналистами, выступать на телевидении, получать идиотские призы, а теперь, оказывается, еще и вступать во всякие сообщества. Меня, как говорит Кристя, крючит и ломает при виде толпы, но куда деваться? Назвался груздем – полезай в кузов. Не всегда слава приносит радость, я, например, получила одни неприятности. Недели три назад я обнаружила, что у нас закончился хлеб, и понеслась к метро. Естественно, мне и в голову не пришло наложить макияж.

У тонара с батонами меня схватила за рукав тетка и заголосила:

– Ой, узнала! Видела тебя по телику! Вот класс! Ты чего, по улицам ходишь?

– Хожу, – кивнула я, – куда деваться?

– Ну, все знаменитые на «Мерседесах», за харчами у них прислуга бегает.

Я промолчала и стала запихивать нарезной в пакет. Что можно ответить на подобное заявление? Совсем не все деятели искусства имеют даже «Оку».

Но тетку мое молчание вовсе не смутило.

– А что у тебя с лицом? – всплеснула она руками.

Я машинально глянула в стекло ларька, пригладила волосы и ответила:

– Все как всегда, кажется!

– А вот и нет! – завопила баба. – По телику ты хорошенькой казалась: глаза большие, губки пухлые, кожа нежная. А сейчас! Господи! Вместо глаз щелки, рта нет.., и желтая вся какая-то… Ты здорова?

Я весьма невежливо повернулась и побежала к Дому. По дороге меня охватило негодование. Что с моим лицом? Ничего! Оно всю жизнь такое. Просто я выбежала, не накрасившись, в натуральном виде, так сказать, вот глупая бабенка и испугалась. Да, теперь, похоже, нельзя высовываться наружу, не наложив слоя штукатурки на физиономию.

Тяжело вздыхая, я добралась до длинной улицы, носящей имя несчастных двадцати шести молодых людей, павших из-за того, что Ленину захотелось силой втащить народ в светлое будущее, и стала глазеть на номера домов. Естественно, пришлось разворачиваться.

Наконец я добралась до нужного здания и сразу увидела Федора, сидящего в сверкающем «Форде».

– Пуся! – воскликнул он. – Солнце мое!

Опять ты в джинсах!

И не передать вам, как мне надоел Федор! Но куда деваться? Я молча заперла «Жигули» и побрела за мучителем. Мы вошли в помещение, напоминающее кабинет литературы в средней школе.

Небольшая комната была заставлена самыми простыми шкафами со стеклянными дверцами.

Для того чтобы посторонние глаза не увидели содержимого полок, чья-то аккуратная рука завесила стекла насборенными занавесочками. По стенам были развешаны портреты великих писателей и поэтов: Пушкин, Лермонтов, Грибоедов… Меня всегда поражало: почему все литературные портретные ряды начинаются с Пушкина? Спору нет, Александр Сергеевич был гениален, но ведь история стихосложения на Руси пошла не с него, были и другие великие. Державин, в конце концов, которого потомок Ганнибала считал своим учителем.

На шкафчиках стояли гипсовые бюсты тех же литераторов, а между окнами висел плакат: «Всему хорошему в себе я обязан книге». Подписи под фразой не было. И я стала припоминать ее автора.