Муха в самолете

Как-то раз жена военного, Нинель Михайловна, пришла к актеру и с участием сказала:

– Вижу, плохо тебе.

– Ничего, мадам, выживу, – бодро ответил Кутякин.

– Чего на работу устраиваться не идешь? – протянула полковница.

– Я, мадам, трамваи водить не обучен, – улыбнулся лицедей, – токмо способен сцене служить, вот, жду-с предложений.

– Кто ж тебе, ханурику запойному, чего предложит? – прищурилась Нинель.

– Вы, мадам, желаете оскорбить творческую личность? – без всякой злобы отреагировал Кутякин.

– Помочь дураку хочу, – вздохнула полковница, – слушай вот лучшее предложение. Тебе жрать нечего, и за комнату, между прочим, платить надо. Где деньги взять, а? То-то и оно. А я мечтаю пожить спокойно, одной хозяйкой в квартире, надоело твой пьяный храп слышать, усек?

– Вы, мадам, предлагаете мне удавиться и тем самым решить проблему? – хмыкнул Кутякин.

– Да не перебивай, идиот, – обозлилась Нинель, – у моей домработницы Верки сестра есть, Нюра. Хорошая баба, спокойная, не пьет, хозяйствует, живет в деревне Веревкино, работает уборщицей в клубе.

– И что? – насторожился Андрей Архипович.

– Замуж она хочет! Распишешься с Нюрой, уедешь в Веревкино.

– Упаси бог, мадам!

– Какая тебе разница, где квасить!

– Нет, нет.

– Там клуб есть, будешь спектакли ставить!

– Ни за что!

– Деньги платить станут!

– О боже!

– И я в кошелек насыплю, – гудела полковница.

Но Андрей Архипович лишь тряс головой.

– Какая деревня, мадам, помилуйте, я актер МХАТа!

Нинель плюнула и ушла. В субботу она снова заглянула к соседу:

– Хочешь пять рублей?

– Спасибо, мадам, – отозвался Кутякин, – храни вас господь за милостыню.

– За так ничего не получишь, – прищурилась дама, – помоги Верке домой всякую лабуду отвезти.

Денег не было совсем, и Андрей Архипович согласился. Обвешанный узлами, он прибыл в Веревкино, где познакомился с Нюрой, сестрой Веры, хихикающей бабой, по самые брови замотанной в серый платок. Нюра быстро вытащила картошечку с укропом, соленые огурчики и выставила на стол четверть, в которой плескалась прозрачная, как слеза младенца, самогонка.

Андрей Архипович потер руки, сел к столу и принялся за угощение. Дальнейшее вспоминалось туманно, ночь сменяла день, в избу приходили какие-то люди, потом актер подписывал бумаги, его куда-то везли на телеге под ноющую игру гармошки.

Протрезвел Кутякин внезапно, проснулся от непривычной жары, сел на кровати и обалдел. Где он? Отчего находится на постели, под тяжелой красной периной, и что за баба храпит рядом?

Немного поколебавшись, Андрей Архипович потряс «нимфу», а когда та разомкнула веки, спросил:

– Мадам, вы кто? И где я?

Тетка села и, собрав в узел перепутанные волосы, ласково сказала:

– Ну ты даешь, муженек, знатно погулял. Жену не признал!

– Чью? – оторопел актер.

– Свою. Нюра я!

Андрей Архипович шлепнулся на подушку и выпалил:

– Сие невероятно, мадам, я холост и, к своему глубокому сожалению, не имею чести знать вас.

– Охо-хо, грехи наши тяжкие, – вздохнула баба, потом она встала, пошарила за иконой, вытащила паспорт и ткнула актеру в нос: – Гляди!

Кутякин раскрыл документ, удостоверился, что он принадлежит ему, полистал странички и ахнул. В нужном месте стоял штамп о его бракосочетании с Анной Сергеевной Ершовой.

– Это как же так? – растерялся Кутякин. – Ну ничего не помню.

– Бывает, – успокоила его Нюра, – давай яишенку пожарю.

Брак, заключенный столь странным, невероятным образом, неожиданно оказался счастливым. Андрей Архипович устроился в клуб руководителем театрального кружка, потом он стал библиотекарем, затем вахтером.

Карьера шла на убыль из-за пьянки. Нюра мужа никогда не упрекала, алкоголиком не величала и, как ни странно, чувствовала себя счастливой. В Веревкине пили все мужики, но Андрей Архипович, в отличие от них, не бил жену, просто тихо укладывался в кровать и мирно засыпал. Зато в трезвые минуты он звал супругу «райской розой», постоянно хвалил ее, целовал задубевшие от работы руки и никогда не забывал вручить ей подарок. Коли не имел денег, то хоть цветов на опушке наберет и принесет в избу. А еще Кутякин не таскался по другим бабам, он во весь голос заявлял:

– Моя Нюрочка женщина исключительной красоты и редкого ума, ну с какой стати мне на другую смотреть, если жена трепетная нимфа!

Местное женское население поголовно завидовало Нюре. Ну и что из того, что Андрей Архипович ничего делать не умеет? Нюра сама лихо заколачивает гвозди, чинит крыльцо и вскапывает огород. Зато вечерами она с супругом на зависть остальным сидит на лавочке, с вязаньем в разбитых пальцах, а Андрей Архипович разыгрывает перед ней пьесы, читает текст за всех героев.