– Ты слышал что-нибудь от Сары?
– Я ей звонил. У нас произошла небольшая размолвка. Я ее как бы залатал.
– А ты виделся с ней после из Канады?
– Нет.
– Я заказала 25-фунтовую индюшку на Благодарение. Сможешь ее разрезать?
– Конечно.
– Только не пей сегодня слишком. Ты же знаешь, что бывает, когда много выпьешь. Ты становишься мокрой лапшой.
– Ладно.
Дебра нагнулась и тронула меня за руку:
– Моя милая дорогая старая мокрая лапшичка!
Я прихватил только одну бутылку вина на после ужина. Мы выпили ее медленно, сидя в постели и смотря ее гигантский телевизор. Первая программа была паршивой. Вторая – получше. Про полового извращенца и недоразвитого деревенского мальчика. Голову извращенца сумасшедший врач пересадил на туловище мальчика, и туловище сбежало с двумя головами и так бегало по всей округе, творя всевозможные ужасные гадости. Настроение у меня поднялось.
После бутылки вина и двуглавого мальчика я оседлал Дебру, и для разнообразия мне немного повезло. Я пустил ее в долгий таранящий галоп, полный неожиданных вариаций и изобретательности, прежде, чем, наконец, выстрелил внутрь.
Утром Дебра попросила меня остаться и подождать ее с работы. Она обещала приготовить хороший обед.
– Ладно, – согласился я.
Я попытался поспать после того, как она ушла, но не смог. Мне не давал покоя День Благодарения – как же сказать ей, что я не смогу с нею быть.
Это меня и беспокоило. Я встал и походил по комнатам. Принял ванну. Ничего не помогало. Может, Айрис передумает, может, ее самолет разобьется. Я мог бы тогда позвонить Дебре утром Благодарения и сказать, что все-таки приду.
Я ходил, и мне становилось все хуже и хуже. Может быть, потому, что остался у нее, а не поехал домой. Как будто агония затягивается. Ну что же я за говно? Что-что, а играть в мерзкие, нереальные игры я умею. Какие у меня мотивы? Я что – свожу за что-то счеты? Разве могу я по-прежнему твердить себе, что тут все дело просто в исследованиях, в обычных штудиях фемины? Я просто позволяю всяким вещам происходить, даже не думая о них. Я не считаюсь ни с чем, кроме своих эгоистичных, дешевых удовольствий. Я – как избалованный старшеклассник. Да я хуже любой бляди; блядь только забирает твои денежки и больше ничего. Я же забавляюсь с жизнями и душами, как будто они – мои игрушки. Как могу я называть себя человеком? Как могу писать стихи? Из чего я состою? Я – подзаборный де Сад, только без его интеллекта. Убийца прямее и честнее меня. Или насильник. Мне ведь не хочется, чтобы с моей душой играли, насмехались над ней, ссали на нее; уж в этом-то я разбираюсь, во всяком случае. Я в самом деле никуда не годен. Я чувствовал это, расхаживая взад-вперед по ковру. Ни-ку-да. Самое худшее – что я схожу именно за того, кем не являюсь: за хорошего человека. Я способен проникать в жизни других, потому что они мне доверяют. Я делаю свою грязную работу по-легкому. Я пишу «Любовную Историю Гиены».
Я стоял в центре комнаты, удивляясь своим мыслям. Вдруг я очутился на краю постели – сидел и плакал. Проведя пальцами по лицу, я обнаружил слезы. Мозги закрутило в воронку, однако я был в здравом уме. Я не мог понять, что со мною происходит.
Я снял трубку и набрал номер здорового ресторана Сары.
– Ты занята? – спросил я.
– Нет, только что открылась. С тобой все в порядке? У тебя голос странный.
– Я на дне.
– В чем дело?
– Ну, я сказал Дебре, что проведу с нею День Благодарения. Она на это надеется. Но тут кое-что произошло.
– Что?
– Ну, я тебе раньше не говорил. У нас с тобой секса еще не было, сама знаешь. Секс все меняет.
– Что случилось?
– Я познакомился с танцовщицей живота в Канаде.
– Правда? И ты влюбился?
– Нет, я не влюбился.
– Обожди, у меня клиент. Можешь подождать?
– Могу…
Я сидел, прижимая трубку к уху. По-прежнему голышом. Я бросил взгляд на свой пенис: ах ты грязный сукин сын! Знаешь ли ты, сколько боли сердечной ты причиняешь своим тупым голодом?
Я сидел пять минут с телефоном возле уха. Звонок был платный. По крайней мере, платить по счету придется Дебре.
– Я вернулась, – сказала Сара. – Продолжай.
– Ну, я ведь тебе уже сказал, что пообещал Дебре провести Благодарение с ней…
– Мне ты тоже обещал, – сказала Сара.
– Правда?
– Ну, ты был пьян, правда. Ты сказал, что, как и любой другой американец, не любишь отмечать праздники в одиночестве. Ты поцеловал меня и спросил, не сможем ли мы провести Благодарение вместе.