Информация

Выходя от миссис Ви, Стив подумал: догадывается ли миссис Ви о том, насколько громким был его тихий-мирный разговор с Найджелом. Этот Найджел — один богатый хиппи — жил этажом выше над квартирой лучшей подруги миссис Верулам, тоже вдовы, по имени Араминта. Короче, у Найджела была привычка слушать классическую музыку, преимущественно Малера, в предрассветные часы, включив проигрыватель на полную громкость. Араминта испробовала все. Сначала она любезно попросила Найджела; потом попросила его не очень любезно; потом она попросила домовладельца попросить Найджела; потом попросила о том же полицию; а потом снова обратилась к Найджелу с любезной просьбой. Все горячие мольбы и настойчивые просьбы Араминты ни к чему не привели. До тех пор, пока Стив не вышиб дверь его квартиры в три часа ночи и не вломился туда вместе с Класфордом и Ти. Он выволок этого долбаного Найджела из постели, хорошенько оттаскал его за волосья по его долбаному полу, а потом положил его долбаную голову на… Что, собственно, они сделали? Хм, да. Они зажали голову Найджела между усилителем и CD-плеером и стали крушить их бейсбольными битами. Потом Стив двинул своим локтем в долбаный рот Найджела и сказал ему очень громко: никакого шума после десяти вечера. Теперь, значит, он как шелковый и на лестнице раскланивается. Стиву не первый раз случалось выручать миссис Ви. У нее были деньжата, и она любила молодых людей, которые готовы оказать услугу.

Стив сел в «косуорт» рядом с Тринадцатым и сказал:

— В «Колдуна».

В 16.15 в дверях показалась Лизетга с Мариусом — поверх его бордового школьного пиджачка была повязана зеленая лента, наподобие орденской, дабы увековечить какое-то выдающееся достижение в искусстве футбола. Теперь Ричард, передав Марко на попечение Лизетты, мог спокойно вздохнуть. Он пошел наверх. Там находилась их с Джиной тесная спаленка с отгороженным в углу душем и туалетом. Он быстро переоделся — хотя времени еще было достаточно, — ему вдруг стало холодно, хотя в комнате было тепло. День выдался хуже, чем обычно. Около трех Ричард вдруг понял, что он выбивается из графика. Ему пришлось отложить «Темный домик души. Жизнь Эдмунда Уоллера» и «Злосчастного любовника: Уильям Давенант — незаконнорожденное дитя Шекспира», чтобы в спешном порядке переключиться на «Роберта Саути — поэта-джентльмена», о котором он должен был написать 700 слов за ближайшие семьдесят минут. Он справился со своей задачей, выкурив при этом пятнадцать сигарет, то и дело высовываясь в открытое окошко и параллельно пытаясь поддерживать что-то типа разговора с Марко, который сегодня был особенно прилипчивым, говорливым и больным. Последнюю фразу Ричард вымучивал четверть часа — до крови изгрыз ногти… Ричарду пришлось перерыть всю комнату, прежде чем он нашел белые шорты; чтобы найти пару белых носков, пришлось вытряхнуть содержимое корзины с грязным бельем на плиточный пол ванной, — носки неприятно шуршали на ощупь. Тогда эта мысль его не поразила, хотя Джина царила в его мыслях, как она всегда царила в их спальне. Его не поразило, что все вокруг уже не такое светлое, не такое яркое. Даже вселенная стирки как будто потускнела — Джина следила за ней с меньшей щепетильностью, как божество, которому недостаточно молятся и которое больше не чувствует силы завета, больше не чувствует, что в нее верят. Если Джина ему изменяла, то только по пятницам. Пятницу Джина всецело посвящала себе: без предупреждения в квартиру никто не допускался вплоть до пяти вечера, когда мальчики возвращались из школы. Так они договорились год назад. Ричард шел в «Танталус пресс», «Маленький журнал» или в «Адама и Еву». Но поначалу он никуда не уходил, а слонялся вокруг, наблюдая за домом. Джина время от времени выглядывала в окно, и она видела сигаретный дымок, вьющийся из некогда белой «прелюдии», вместо которой, когда она развалилась, был куплен помидорно-красный «маэстро».

Ричард спустился вниз и вышел на улицу в шортах. Ему было холодно, и, похоже, собирался дождь.

— Давай, папа, — сказал Мариус. — Давай, смелее.

Ричард стоял на улице возле входной двери — он ждал мотоциклиста, который должен был забрать готовую рецензию. А мотоциклист уже был тут как тут: катил с самодовольным видом, — в ответ мотоцикл чувственно взвывал. Одетый в черное мотоциклист был точно взведенный курок, и он так старательно подчеркивал спешность дела, как будто то, чем занимался он, было, несомненно, куда важнее того, чем занимались вы. Должно быть, от шлема у него в ушах постоянно шипело и потрескивало, как в старых наушниках. Мотоциклист и книжный обозреватель проорали друг другу «привет», после чего оставалось лишь передать рукопись и расписаться. Отвратительная парочка отщепенцев: мотоциклист, похожий на вытащенного из воды водолаза, и книжный обозреватель с голыми ногами под холодными полами плаща. Книжные обозреватели какое-то время еще останутся, а вот мотоциклисты скоро падут жертвой наступающей эпохи факсов — им придется переключиться на доставку пиццы и картошки фри.