Алмазный эндшпиль

Хрящевский не успел опомниться, как небольшая переговорная наполнилась людьми. В каком-то отупении он смотрел, как из-под стола вынимают записывающее устройство, как отъезжает тонкая перегородка между двумя комнатами и два человека с камерой принимаются заполнять какие-то бумаги, как к нему подходит немолодой мужчина в форме с погонами. Хрящ начал приходить в себя.

– Что здесь происходит?! – процедил он. – Майор, какого хрена?! Звездочки с тебя давно не падали? Так попадают.

Тот усмехнулся.

– Николай Павлович, вашу попытку продать бриллиант «Зевс» могут подтвердить пять свидетелей. Я бы на вашем месте вел себя потише. Это добрый совет.

– Бриллиант «Зевс»?

Хрящевский перевел недоверчивый взгляд на Генриха Краузе. Старик сидел, закинув ногу на ногу, и ухмылялся, как сатир. Перед Хрящом забрезжил слабый луч понимания.

– Генрих… – выдохнул он. – Генрих Краузе!

– Не совсем так, – ответил ему старик, поднимаясь. – Но вы можете называть меня этим именем, дорогой Николя.

Хрящ вздрогнул, словно его огрели хлыстом. Краузе говорил на чистейшем русском языке.

– Как там говорят у нас в России? – «немец» стоял, сочувственно глядя на него. – Поиграли – и будет?

Глубина ловушки, в которую его заманили, явственно открылась Николаю. И каждый шаг Генриха Краузе предстал в истинном свете – обманная ступенька, ведущая его на дно этой ямы.

Хрящевский вскочил, отшвырнул в сторону майора, словно это был не живой человек, а кукла. Добраться, добраться до этой сволочи! Его отделяло от старика всего несколько шагов, и он знал, что никто не успеет его остановить.

Но в последний момент Краузе вскинул трость и крутанул ее в пальцах. Трость завертелась перед ним – быстрее, быстрее, еще быстрее – и вдруг будто бы сама развернулась и легонько ткнула Хряща в живот.

Николая как будто конь лягнул. Он охнул и сложился пополам. В глазах потемнело от боли, и Хрящ даже не почувствовал, как на руках защелкнулись наручники. Сквозь пелену он видел, как человек, называвший себя Генрихом Краузе, удаляется прочь: уверенными шагами здорового человека, помахивая уже ненужной тростью.

Глава 12

Вечером следующего дня старик, называвший себя Генрихом Краузе, шел к ювелирному салону «Афродита». По проспекту разгуливал теплый ветер, раскачивал вывески и расшвыривал обертки от мороженого, которыми были забиты все урны: день выдался жаркий, сухой, и в киосках смели эскимо и пломбир. Но время от времени ветер не просто стихал, а обрывался, и тогда весь проспект замирал, а с ним и вывески, и обертки, и листья на ветвях кленов, и троллейбусные провода.

– Определенно, будет гроза, – решил старик.

По дороге ему попалась палатка с прессой, и он задержался, изучая заголовки газет. «Известный предприниматель задержан за похищение синего бриллианта». «Бриллиант „Зевс“ – громкое дело раскрыто!» «„Зевс“ поразил молнией правды!»

Старик прошел палатку и оказался возле салона. На витрины, как и везде, были опущены жалюзи, а дверь казалась плотно закрытой. Но это не остановило Генриха. Он поднялся, постукивая тростью по перилам, и толкнул дверь. Она услужливо распахнулась, зазвенел колокольчик, и на Краузе изнутри плеснуло светом, блеском драгоценностей, дружным смехом и запахом свежей пиццы.

Смех затих. Пять человек обернулись к нему.

Антон Белов быстро пошел навстречу визитеру, закрыл за ним дверь и обернулся к остальным.

– Разрешите представить вам моего друга, – с улыбкой сказал он. – Михаил Степанович Гройс, специалист высочайшей квалификации. Михаил, с Моней вы уже знакомы. Это – Майя, Сема Дворкин и Яша.

Михаил Гройс улыбнулся. Он не был прежде знаком с Антоном Беловым. Но его старинный друг, Петр Семеныч, лучший в Москве специалист по реквизиту, до сих пор не ушедший от дел, очень просил помочь перевозчику. Разумеется, не без выгоды для самого Гройса. Выгода нарисовалась такая, что Михаил Степанович оставил свою гостиницу на побережье, где жил круглый год, и прилетел в Москву.

– О, да! В вашей квалификации мы убедились, – искренне сказал Дворкин, с любопытством рассматривая Гройса, которого видел в первый раз. – Поразительно чистая работа. Просто нет слов!

– Не преувеличивайте моих заслуг, – возразил Михаил Степанович. – Я лишь исполнил роль. Может быть, неплохо, может быть, даже хорошо! Но мне привычнее выступать режиссером, а ваш спектакль срежиссировал не я. Моня, кстати, раз уж мы снова встретились, позвольте сказать: мои комплименты! В «Набокове» вы были настолько убедительны, что мне даже захотелось купить у вас этот чертов камень!