Нельзя простить собственной стране ее гибель.
А жить ради того, чтобы делать толще собственные задницы и кошельки, нас не учили.
Да, внутри нас прятались бесы. Но покажите мне того, в ком их нет, и я ему посочувствую.
Да, мы воровали. Да, мы зарабатывали на жизнь мордобоем, кражами и поджогами. Не потому, что не умели добыть хлеб другим путем. Не потому, что родились злыми. Нас переполняли гордыня и самолюбие. Отчаянная отвага била фонтаном. Мы хотели сражаться, разрубать гордиевы узлы, рисковать, задыхаться от приливов адреналина и погружать мечи в тела врагов. Мы погибли на том поле боя, которое смогли отыскать. На первом попавшемся.
Впрочем, не все. Лично я уцелел. Погибнуть не хватило духу. Не поставят мне памятник в сквере. Вот – уползаю прочь, легко раненный, напуганный и прозревший.
Отойдя в сторону, легкораненый нарвал пучок травы, обтер сырую могильную глину с ботинок и зашагал прочь, ни с кем не попрощавшись. Дело сделано. Друг зарыт. Идти поминать – сил нет. Надо думать о будущем. Что делать? Чем заняться? Где добывать средства к существованию? Вернуться в университет? На стройку, в рабочие? Съехать с московской квартиры? Пожить у родителей? С кем сблизиться? На кого опереться?
Страшно, одиноко, холодно стало мне на той дороге, ведущей с кладбища к городу. Солнце пригоршнями кидало в меня золотой свет – я проклинал солнце; деревья примирительно шелестели листвой, цеплялись ветвями за ветер – я проклинал и деревья, и ветер. Асфальт доброжелательно стлался под мои подошвы – я проклинал асфальт. И если бы мне сейчас повстречалось на пути все самое светлое и доброе, что есть на земле, я проклял бы это, грубо отодвинул в сторону и зашагал бы дальше.
Бог его знает, куда я шагал, – мне было важно, что я шагаю.
На следующий день в назначенное время я переступил порог отделения милиции номер шесть, располагавшегося в одном квартале от места смерти Юры Кладова, напротив кинотеатра «Ханой». Назвал дежурному фамилию и номер кабинета, показал паспорт, поднялся на второй этаж – и в коридоре обнаружил Свету. Она сидела на грязном подоконнике и беззвучно плакала.
– Успокойся, – сказал я, устраиваясь рядом.
– Не могу. Мне страшно.
– Они тебе ничего не сделают. Отстанут, как только увидят твои основные аргументы.
– Сиськи по пуду?
– Именно.
– Думаешь, прокатят за аргументы?
– Еще как. Потрясешь слегка – и все будет хорошо.
– Щас, все брошу и стану перед ментами сиськами трясти.
Когда женщина улыбается сквозь слезы, хочется жить. Только что шмыгала носом и аккуратно, мизинцем пыталась удержать стекающую с век тушь, а ты протягивал ей свой носовой платок, потом тебе удалось пошутить и одновременно сделать комплимент – и вот она уже подхихикивает. Они все любят комплименты. Даже когда сидят на подоконнике в коридоре отделения милиции, ожидая допроса.
– А тебе? – спросила Света. – Тебе они тоже ничего не сделают?
– Нет. Я же ни при чем. Мне сказали зайти на пять минут, уточнить кое-какие детали.
– Тогда подождешь меня? Ты же на машине? Подвезешь до дома?
– Конечно... Кстати, у тебя мысли есть?
Сообразительная Света сразу поняла, какие именно мысли меня интересуют. Тихо ответила:
– Нет. Абсолютно.
– А я на тебя грешил.
Она покрутила пальцем у виска.
– Я скорее бы себя убила. Ради него. Я каждый день Бога благодарила за то, что у меня Юра есть. Красивый, умный, богатый... Мама в Чили... Вот оно, думаю, счастье... Сбылась мечта...
– Как думаешь, – я показал пальцем на дверь, – они найдут?
– Кого они могут найти? Волки позорные! – произнесла она, растягивая звонкие согласные, с удивившей меня ненавистью. Впрочем, нечему тут было удивляться – граждане моей страны относятся к представителям закона, как к врагам. Так сложилось исторически.
– Ты только им этого не говори, – посоветовал я. – В смысле, про волков. И вообще, не веди себя вызывающе.
Света грубо, но вполголоса, хохотнула, продолжая меж тем невзначай приводить в порядок свой макияж.
– Я? Вызывающе? Щас, все брошу и стану вести себя вызывающе. Ты же меня не знаешь. Я же великая скромница.
– Заметно.
– Я серьезно! Целый год в педагогическом проучилась. Институт имени Крупской Надежды Константиновны. А потом подумала, что с такими буферами в средней общеобразовательной школе мне ученики жизни не дадут...
– Резонно.
– Если бы, например, такие сиськи были у Надежды Константиновны – еще неизвестно, как бы сложилась мировая история... В общем, сбежала я. Потом полгода замужем была. За одним мудаком конченым. Опять сбежала...