Время зверинца

Сияло солнце. Бурлили ручьи. Рогатый скот тыкался мордами в траву. Нет таланта к описаниям природы? Это у меня-то?!

Сказать по правде, сама поездка заняла так мало времени, что о ней можно было бы не упоминать вообще. Ванесса и Поппи по-прежнему часто ездили в те края, и я по-прежнему не знал, чем они там занимались. Для меня же это было возвращением не только к своим пенатам, но и к тому человеку, каким я некогда был. Казалось, Уилмслоу имеет надо мной тайную власть и может по своей прихоти отпустить меня в Лондон либо снова взять в оборот. Все дело было в «Вильгельмине». Неужто моим истинным призванием все-таки были не книги, а модные наряды, прилавки и кассовые аппараты? Если многие поколения твоих предков были лавочниками, это у тебя в крови, и от этого ты никогда полностью не избавишься. Мэгги Тэтчер даже на посту премьера оставалась дочкой бакалейщика. Вот и я — не был ли я в глазах других писателей вечным продавцом из бутика?

А ведь имелась еще и семья, каковой я, по мнению Блистательного Джеффри, бессовестно пренебрегал. Не ему бы говорить подобные вещи. Если на то пошло, ему бы лучше и вовсе не раскрывать рта. Словарный запас Джеффри был скуден, а самыми употребляемыми словами в нем являлись «шикарно», «прелесть» и «соси хер». Лично я чаще прочих слышал последнее выражение. Гомофобия мне была свойственна не в большей степени, чем арахнофобия, — не в том смысле, что мне хотелось давить геев каблуком; просто я был далек от этого, не вникал в их однополые радости и слова «соси хер» полагал возможным адресовать только женщинам. А вот Джеффри в такие радости вникал и слова эти адресовал кому ни попадя.

Я никогда не был сторожем своему младшему брату. Да в этом и не было нужды, ибо его без устали сторожила и оберегала наша мама, ежеминутно готовая его подхватить, если он упадет, а падал он часто. Как-то раз он упал в глубокий обморок, когда я дал ему подзатыльник из-за порванных страниц моего школьного учебника. Упал и минут десять не подавал признаков жизни. «Ты его чуть не убил», — потом упрекала меня мама.

Чуть, но не убил же?

Той ночью она взяла Джеффри к себе в постель.

Впоследствии он стал падать в обморок по любому поводу, а виновником этого, естественно, считался я. Иногда, вроде бы лежа без признаков жизни, он тайком от мамы приоткрывал один глаз и хитро мне подмигивал. Каким образом он умудрялся имитировать смертельную бледность, я не могу понять до сих пор. Вообще, эти его имитации быть столь убедительными, что даже хитрые подмигивания не избавляли меня от страха за жизнь брата и от чувства вины. Пусть я его и пальцем не трогал, но он сумел внушить мне мысль, что я представляю угрозу его жизни уже самим фактом своего существования. И ту же самую мысль он сумел внушить маме. «Прочь отсюда!» — кричала она мне, опускаясь на колени рядом с бесчувственным телом брата.

Нечто подобное в сходной ситуации приходилось выслушивать Каину.

Насчет отца я не могу сказать, что он любил Джеффри больше, чем меня. Но со временем он практически перестал замечать нас обоих, ибо мама завладела его вниманием целиком и полностью.

Наши родители были еще живы, но прогрессирующий маразм приковал их к довольно уютным — с желтыми стенами и оранжевыми коврами — апартаментам всего в квартале от «Вильгельмины», где они жили на полном пансионе под заботливым присмотром Милейшего Джеффри. Между тем его стараниями магазин все более ориентировался на гей-культуру, набиравшую популярность в наших северных графствах. Жены футболистов обожали Душку Джеффри, однако сами эти жены вращались в среде тех же геев. По сути, он вернул «Вильгельмину» ко временам, когда мама корчила из себя первую леди Уилмслоу, так что мое пребывание у руля семейного бизнеса, внесшее в этот бизнес мужское начало, обернулось лишь кратким и теперь уже прочно забытым перерывом между правлениями двух «королев».

Не потому ли мама всегда больше любила Джеффри, что он был для нее как дочка?

Ядовитое замечание, согласен, но в этом и заключалась проблема моего общения с Джеффри: рядом с ним я пропитывался ядом.

Прежде чем появиться в «Вильгельмине», я заехал к нашим Альцгеймерам — так мы между собой называли родителей. Сделать это настоятельно рекомендовал мне Джеффри, и не без задней мысли: я и без того намеревался их проведать, но теперь мой визит выглядел так, будто плохой сын проявляет сыновние чувства лишь под давлением своего хорошего брата. Хотя ехидно-уничижительное прозвище Альцгеймеры придумал для них как раз он.