— В этом музее, — пояснил Мирсат, — в попытке продемонстрировать уникальность сакрального пространства, в тандеме расположены христианская и исламская иконография, ещё с тех времен, когда Айя-София была базиликой, а затем мечетью. — Он улыбнулся. — Несмотря на разногласия между религиями в реальном мире, мы полагаем, что их символы прекрасно уживаются. Я знаю, что вы согласитесь со мной, профессор.
Лэнгдон одобрительно кивнул, припоминая, что вся христианская иконография была скрыта под слоем известки, когда здание стало мечетью. Восстановление христианских символов рядом с мусульманскими создало поразительный эффект, главным образом потому, что глубина и манера иконописи этих религий кардинально противоположные.
В то время, когда в Христианстве уже писали иконы с изображением Бога и святых, Ислам, сосредоточил свое внимание на каллиграфическом и геометрическом изображении мира, созданного Всевышним. Исламская традиция основывается на том убеждении, что только Бог мог создать жизнь такой, какая она есть, и человек не вправе изображать ни богов, ни людей и даже животных.
Лэнгдон припомнил случай, когда пытался объяснить этот принцип своим студентам. — Если бы Микеланджело был мусульманин, то он никогда бы не стал изображать лик Господа на своде Сикстинской Капеллы; он написал бы Его имя. Изображение лица Бога посчитали бы богохульством.
Лэнгдон продолжал искать объяснение всему этому.
— И христианство, и ислам логоцентричны, — объяснял он студентам, — это значит, что они сосредоточены на Слове. В христианской традиции Слово стало плотью — в Евангелии от Иоанна: «И Слово стало плотью, и обитало среди нас». Поэтому приемлемо было изображать Слово в человеческом облике. Однако, в исламской традиции Слово не стало плотью, и потому Слову нужно оставаться в виде слова — в большинстве случаев это каллиграфически выведенные имена исламских святых.
Один из студентов Лэнгдона подвел итог сложной истории с забавно точным примечанием на полях: — Христиане подобны лицам; мусульмане — словам.
— Здесь перед нами, — продолжал Мирсат, окидывая жестом красочный зал, — открывается уникальное слияние христиаства с исламом.
Он быстро указал на слияние символов в массивной апсиде, прежде всего Девственница и Ребенок, пристально смотрящие вниз на mihrab — полукруглую нишу в мечети, которая указывает в направлении Мекки. Поблизости к кафедре проповедника поднималась лестница, с которой читаются христианские проповеди, но фактически был minbar, святая платформа, с которой имам в пятницу ведет службу. Точно так же, подобная возвышению структура поблизости напоминала христианские хоры, но в действительности была muezzin mahfili, приподнятой платформой, где муэдзин становится на колени и читает нараспев в ответ на молитвы имама.
— У мечетей и соборов удивительно много общего, — провозгласил Мирсат. — Традиции востока и запада не так сильно расходятся, как вы, возможно, думате!
— Мирсат? — сказал Брюдер с нажимом, выражая нетерпение. — Мы действительно хотели бы увидеть гробницу Дандоло, можно?
Мирсат своим видом выразил легкое неудовольствие, как будто этот человек своим нетерпением выказал неуважение к этому месту.
— Да, — сказал Лэнгдон. — Прошу прощения за спешку, но у нас очень плотный график.
— Очень хорошо, — сказал Мирсат, указывая на высокий балкон с правой стороны от них. — Тогда давайте поднимемся наверх и посмотрим гробницу.
— Наверх? — удивлённо переспросил Лэнгдон. — Разве Энрико Дандоло захоронен не внизу, в склепе? — Лэнгдон припоминал вид самой гробницы, но не помнил точного места в здании, где она расположена. Он представлял себе, что это в темных подземных помещениях.
Похоже было, Мирсата достала эта настойчивая просьба. — Нет, профессор, гробница Энрико Дандоло, совершенно точно наверху.
Что за чертовщина такая? — ломал голову Мирсат.
Когда Лэнгдон попросил показать гробницу Дандоло, Мирсату в этой просьбе виделся какой-то подвох. Кому нужна гробница Дандоло? Мирсат предположил, что Лэнгдон на самом деле хотел увидеть таинственное сокровище прямо рядом с гробницей — мозаику «Деисус» — древнее изображение Христа Пантократора, возможно, одно из самых загадочных произведений искусства в этом музее.
Лэнгдон изучает мозаику и пытается выяснить о ней всё, догадывался Мирсат, предположив, что профессор, вероятно, втайне пишет работу по Деисусу.