Любовник богини

Василий против воли оглянулся — и встретил взгляд Вари. В глазах ее появился такой ужас, что он едва сдержал желание Кинуться к ней и обнять, успокоить, сказать, что никому не даст ее обидеть, напугать, что, пока он рядом, с нею ничего не случится дурного… Со скрежетом зубовным пришлось признаться себе, что вспышки такого желания не менее сильны, чем желание плотское, и подавлять их становится все труднее. И сакраментальное словечко, обозначающее олуха, тупицу, болвана, дубину, чурбана, придурка, недоумка, осла безмозглого, идиота, кретина и прочее, вспыхнуло в голове Василия. «Эх, ну зачем я в первую ночь прогнал ту, грудастую! Ничего бы теперь не было!» — с новым приступом самобичевания подумал он и отвел глаза в ту самую минуту, когда Варя потупила свои с самым оскорбленным видом, словно непостижимым образом проникла в его мысли, а может быть, просто вспомнила ночь, и парапет бассейна, и свое скомканное сари.

— Ну да, — ехидно кивнул Реджинальд, — и эти овраги, конечно, простираются до скончания джунглей!

Держу пари, что, если постараться, их можно обойти, и это гораздо лучше, чем топтаться на палящем солнце.

Правда что… Сурья, бог солнца, пламя свое изливал весьма щедро, и европейцы чувствовали себя на слоне как на горячей сковородке. Бушуев от жары так измучился, что полулежал, прикрыв глаза, и едва дышал, опасаясь даже самых незначительных движений. Реджинальд сделался малиновым от злости и солнца, а Василий отдал бы сейчас полжизни за одно только зрелище падающего снега. Лишь Варя умудрялась оставаться бледной и свежей.

Нетрудно сохранять свежий вид в тени зонта, который, как истинные джентльмены, уступили ей мужчины!

Между тем погонщик покорно склонил голову и изрек, что, ежели сагибу угодно, он поведет слонов напролом через джунгли, однако…

Реджинальд воздел бровь.

— Я так и знал, что будет какое-то «однако»! — проворчал он сардонически.

На сей раз «однако» состояло в том, что именно в этих местах водятся коралилло — кустарные змеи, которые гнездятся на деревьях. Кобры и другие пресмыкающиеся по земле породы редко нападают на человека, разве только если неосторожная нога или рука невзначай коснется их; вообще же они прячутся от людей. Но кустарные змеи — настоящие разбойницы, злобные убийцы!

Горе запоздавшему пешеходу или всаднику, проезжающему под деревом, на котором засела такая змея! Едва голова человека поравняется с веткой дерева, на котором приютилась коралилло, как, укрепясь за ветку хвостом, змея ныряет всею длиною туловища в пространство и жалит человека в лоб…

— Коралилло — посланница смерти, исполнительница воли черной Кали, — простонал погонщик, воздевая руки.

— Ну хорошо! — с обреченным видом изрек Реджинальд. — Сдаюсь! Сделать мы ничего не можем, это я понял. И что? Может быть, нам сразу покончить с собой, чтобы курумба наконец-то выздоровел?!

Как выяснилось, погонщик не требовал от сагибов столь много. По его мнению, следовало всего лишь спешиться, раскинуть шатер вон на той уютной опушке, поужинать щедрыми припасами — и предаться благодетельному сну, заручившись поддержкою локапалов, хранителей мира: Индры, Агни, Варуны и Ямы. За ночь непременно сыщется зверь или птица, которые порвут одну из нитей, привязанных к корзине, а значит, рано поутру можно будет отправляться в дальнейший путь.

Прошло немало времени, прежде чем злополучные путешественники поняли, что спорить напрасно и лучше смириться с неизбежным.

Василий тоскливым вздохом проводил образы баядерок в сари, чоли, прозрачных шароварчиках и вовсе без оных, улетавшие от него, подобно стаям осенних журавлей, — и первым подобрался к самому лбу слона, чтобы могучий Айравата, которому нынче так и не удалось исполнить роль боевого слона, мог обвить его хоботом и осторожно опустить на землю: лестницу, как выяснилось, взять с собою позабыли.

Магараджа, впрочем, проявил чудеса предусмотрительности, и забыли только эту несчастную лесенку.

Среди многочисленной поклажи оказался огромный тюк с походным шатром, так что не прошло и получаса, как перегревшиеся сагибы сидели на темно-красных бархатных подушках с золотой бахромой и кистями и размышляли, во сне они пребывают или это все-таки явь.

Земля была застлана роскошным персидским ковром, со свода шатра спускался кисейный полог от москитов, под который следовало забраться ночью. Потолок и стены были из какой-то шелковой материи, напоминающей полосатые сиамские ткани. Семь серебряных светильников, на семь свечей каждый, только и ждали того момента, когда их засветят, так же как серебряная курильница на подставке из знаменитого дерева битре была готова источать аромат, едва к ней поднесут огонь.