Ворона на мосту. История, рассказанная сэром Шурфом Лонли-Локли

— Ты, наверное, думаешь, что стал в моей охоте обычной приманкой. Это не совсем так. Я сделал тебя потайной дверью, отворить которую можно только изнутри, а ключ спрятал у себя — до поры до времени. Честно говоря, это было самой трудной частью моего плана. Насколько я знаю, ещё никто никогда не пробовал сделать живого человека входом в Хумгат. Обычно в таких случаях ограничиваются нормальными дверьми, воротами и калитками, благо их предостаточно. Ты же помнишь, как я вытолкнул тебя в пустоту, распахнув дверь своей гостиной, это вполне традиционный подход к делу. Но я не мог рисковать. У меня не было сомнений, что рано или поздно Лойсо заинтересуется тобой настолько, что захочет подойти поближе. А вот заманить его в какой-нибудь конкретный дом да ещё и заставить собственноручно открыть заколдованную дверь — утопия, почти никаких шансов. Так что пришлось использовать тебя. Я занимался тобой, когда ты спал, действовал на ощупь, почти наугад, потратил на это полгода, но добился успеха. Ты, к счастью, ничего не заметил, потому что в твоей жизни и без того было великое множество удивительных перемен, каждый день что-нибудь новенькое, так что незнакомые ощущения и странные сны стали для тебя нормой.

— Честно говоря, я так и не понял, во что вы меня превратили, — вздохнул я. — И что из этого следует? Теперь так будет часто? Я имею в виду…

— Я понял, что ты имеешь в виду. Можешь быть спокоен, я не думаю, что подобное ещё когда-нибудь случится. Ты перестал быть дверью после того, как она однажды открылась, так что все в порядке. Конечно, какое-то время тебе лучше воздерживаться от путешествий между Мирами. Хотя бы лет сто. Чтобы твоё тело окончательно забыло, что это такое — быть дверью. Но если я правильно понимаю, ты и сам пока не слишком рвёшься в Хумгат. А значит, все в порядке. Займёшься этим позже, а пока для тебя найдутся другие дела. И другие места для приятных прогулок.

— Ладно, — согласился я. — Хорошо, если это правда.

— Каждый сам выбирает, что станет для него правдой, а что нет. Не пренебрегай возможностью делать этот выбор осознанно, тогда правдой будет становиться все, что тебе нравится. Чем плохо?

— Вы бы все-таки объяснили, как превратили меня в «дверь», или чем там я стал на самом деле. Потому что…

— Извини, но объяснить не могу. Возможно, когда-нибудь, если наша с тобой жизнь сложится максимально благоприятным образом, смогу научить. А пока просто имей в виду: все что угодно может стать дверью в бесконечность. И кто угодно. Это что, некоторые ещё и ключами иногда становятся. Высокая участь, завидная судьба. Для нас с тобой — прекрасная, неотвратимая неизбежность.

Он сочувственно мне подмигнул и продолжил:

— После того как я превратил тебя в дверь и хорошенько запер — до поры до времени, — оставалось только свести вас с Лойсо и подождать, пока вы подружитесь. Зная тебя, я не сомневался, что ты захочешь принять такой вызов. Зная Лойсо, я не сомневался, что, как только тебе удастся обратить на себя его внимание, он не устоит перед искушением. Ради возможности очаровать и убить очередного юного гения Лойсо и с разрушением Мира вполне способен повременить. Так, собственно, и вышло. Думаю, ты его действительно тронул. На прощанье Лойсо велел мне тебя беречь. Сказал, если уж вышло так, что он тебя не убил, теперь ты просто обязан стать бессмертным. Все остальные варианты он будет рассматривать как серьёзный ущерб своей репутации… Ну да, разумеется, мы поговорили по-человечески, перед тем как расстаться. Не все же кострами пылать. Тем более без моих инструкций Лойсо пришлось бы несладко — я, как мог, облегчил ему жизнь, и он это оценил. Он, как ни удивительно, умеет проигрывать, и приноравливаться к обстоятельствам тоже умеет, а это для угуландского колдуна большая редкость. Вас воспитывают своенравными, что, честно говоря, не во всех случаях полезно. Только в некоторых.

— Наверное, когда вы беседовали, Лойсо был похож на вас, — заметил я. — Поэтому вам и понравилось, как он себя держал. Или вы лишили его способности быть зеркалом?

— Ну что ты. Конечно не лишил. Незачем это, и вообще неизвестно, возможно ли. И объяснение твоё очень похоже на правду, — Чиффа покачал головой. — Хотел бы я все-таки знать, каково ему наедине с собой. Наверное, нелегко. А может, вовсе никак. А тебе тем временем…

— Да, — кивнул я. — Ещё глоток.

На сей раз понадобилась вся моя воля, чтобы не выплюнуть неописуемо горькую пакость. Отвратительный вкус обволок нёбо, проник в гортань, потом в желудок и стал медленно расползаться по телу. Чувствовать горечь лбом и спиной, коленями и кончиками пальцев, как будто все моё тело превратилось в один огромный язык, — это было совершенно необычное переживание. До сих пор я не знал, что такое по-настоящему невкусное питьё. И не сказал бы, что это знание было таким уж желанным. Ещё менее желанными казались мне остатки зелья на дне кувшина. Но я понимал, что наше воссоединение неизбежно.