75  

В сумерки этого дня Павел, возвратись в свой кабинет с половины супруги, состояние здоровья которой внушало ему серьезные опасения, сел в кресло у стола в глубокой задумчивости и устремил глаза на икону.

Внезапно тихий шорох пробудил его от задумчивости. Он оглянулся: у дверей стоял старик в монашеской рясе, с красивым лицом, изборожденным морщинами, с длинной седой бородой, с кротким, приветливым взглядом.

— Как ты сюда попал? — вскочил Павел.

— Кто ты таков? Что тебе нужно?

— Супруга твоя, — молвил тот, не отвечая, — подарит тебя сыном Михаилом. Этим же именем архангела ты наречешь дворец, который строишь на месте своего рождения.

Помни слова мои: “Дому твоему подобает святыня господня в долготу дней”. И таинственный гость исчез, как показалось государю, за дверью…

28 января императрица разрешилась от бремени сыном, и по желанию Павла I наследнику было дано имя Михаил… Надобно сказать, что император был весьма склонен к мистицизму.

Эта склонность поддерживалась в нем масонско — иезуитским окружением, истерической религиозностью, расстроенным воображением, тем страхом за свою жизнь, в состоянии которого он постоянно находился. Участь убитого отца, участь вообще всех свергнутых и убитых царей была его навязчивой идеей и никогда не выходила у него из головы.

Слова, сказанные удивительным гостем, (а по мнению Павла выходило, что гостем этим был сам святой Михаил!), запали ему в душу. “Дому твоему подобает святыня в долготу дней!” Он черпал бодрость в каждом звуке этих слов, пытаясь проникнуться надеждой. Долгота дней!

Долгота дней! Пророчество надобно исполнить как можно скорее.

И вот на том самом месте, где некогда находился деревянный Летний дворец императрицы Елизаветы Петровны, было начато строительство Михайловского замка, и говорят, никогда ни при какой постройке не было более бесстыдного воровства!

Главным архитектором его был Бренна, maistre maЈon italien [38] , как его называл граф Станислав Потоцкий, вывезший его из Италии.

Бренна совершенно беспрецедентно нажился на этом строительстве и оставил дочери и ее детям (ставшим русскими дипломатами) огромное состояние.

При тех огромных суммах, которые выделяла “особая экспедиция для строения” (791 200 рублей единовременно и 1 273 871 рубль ежегодно), материалов на строительство вечно недоставало.

Доходило до того, что мрамор и камни брали от строившегося в ту пору (начатого еще при Екатерине) Исаакиевского собора, который после этого стали достраивать из кирпича.

По этому поводу известный своими проказами, стихами, остротами поэт Алексей Копьев написал такую стихотворную шуточку:


Се памятник двух царств, обоим столь приличный

Основа его мраморна, а верх — кирпичный!


Когда стихотворение сделалось известно императору, он счёл его оскорбительным и в тот же день приказал зачислить Копьева в один из армейских полков солдатом.

Но все-таки Михайловский дворец был так или иначе достроен. Павел отчаянно спешил переселиться туда. Потом станут говорить, что он будто бы предчувствовал, что недолго будет в нем жить, и спешил насладиться этими-днями. Едва ли! Он желал оказаться под защитою пророчества, кое было его волею начертано на главном фронтоне дворца, обращенном к Итальянской улице:

“Дому твоему подобаетъ святыня господня въ долготу дней”.

Число букв (47) надписи на фронтоне Михайловского дворца равняется числу лет, прожитых императором Павлом. Но смысл пророчества так и остался не разгаданным им…

1 февраля 1801 года император, императрица и самые приближенные к ним особы совершили переселение в новый дворец. Великие князья Александр и Константин, комнаты которых пока не были готовы, разместились вместе в приемной, а их жены должны были пока оставаться в Зимнем дворце.

Как только отделка была закончена, великие княгини и младшие дети императора тоже переехали в Михайловский замок, хотя жить в нем можно было только с постоянной опасностью для жизни.

Стены дворца, законченные сырой и холодной зимой, строенные наспех, еще не успели просохнуть. Наскоро украсили их деревянными панелями, однако дерево впитало сырость только частично, и она скоро снова выступила изо всех щелей.

Живопись, сделанная по свежей штукатурке, начала стираться настолько, что кое-где уже невозможно было разобрать, что это там нарисовано на стенах и плафонах.


  75  
×
×