Год длиною в жизнь

Инне Яковлевне при взгляде на свечи сделалось вдруг до того тревожно, что даже озноб ее пробрал. Она покрепче вцепилась в локоть мужа правой рукой, а левой снова начертила перед лицом тот же странный и, очень может быть, магический, охраняющий знак – начертила пусть неумело, но истово. В ту же минуту из-за колонны появилась высокая, тонкая фигурка, окутанная белым облачком, и Инна Яковлевна, отцепившись от Сазонова, воскликнула восхищенным шепотом:

– Риточка! Девочка моя! Боже… какое платье!

Платье и в самом деле было красоты неописуемой, им могли бы восхититься даже парижанки с их врожденным умением из любой тряпки сделать бальный туалет, а главное, носить его так, чтобы все видели именно бальный туалет, а не тряпку. Однако о тряпке тут и речи идти не могло. Мадам Салю постаралась! В старом шифоне словно бы воскресли все мечты Эвелины, которая когда-то бросила в России семью, чтобы соединиться с любимым человеком… Если бы платье могло философствовать, оно непременно порассуждало бы на эту тему: ведь Рита тоже пошла против семьи, чтобы соединиться со своим возлюбленным! – но, на счастье, шифон по природе своей молчалив.

– Вам нравится? – Рита крутнулась на одной ноге. – Мне тоже.

– Вы самая красивая невеста, мадемуазель, которую я только видел в жизни, – прищурясь, мягко сказал Сазонов. Чуть ли не впервые в жизни правду сказал, надо же, а?!

А потом они с Инной Яковлевной пошли было вслед за Ритой в глубь храма, за колонны, как вдруг простучали по древним каменным плитам торопливые шаги, и высокий, очень худой молодой человек (тот самый, что омочил пальцы в чаше со святой водой) преградил им дорогу с восклицанием:

– Лора! Какая вы красавица!

– Огюст! – воскликнула Рита, и стиснула руки у горла, и замерла, и платье затрепетало на сквозняке, словно белый огонечек свечи.

«Ага, – глубокомысленно изрек про себя Сазонов, – вот и герой ее романа. Ну и невзрачен же женишок! Понятно, почему Ле Буа против брака. Эх, дурак я был, что позволил Инне согласиться! Поссоримся с Ле Буа как пить дать, не быть мне у них управляющим…»

«Помнится, она говорила, что ее молодого человека зовут Максим, – удивилась Инна Яковлевна. – А почему он называет ее Лорой?»

– Что вы здесь делаете, Огюст? – лепетала между тем Рита.

– Я искал вас, – средневековый юноша схватил ее за руку, осыпал поцелуями.

Инна Яковлевна, которую нынче романтическое настроение окутывало облаком куда более плотным, чем эфемерный флер ее «Шанели», вздохнула. Ах, какой прекрасный, какой упоительный день нынче выдался! Ее жизнь так давно была лишена даже самого легкого романтического удовольствия!

– Лора, вы так внезапно исчезли, я нашел вас случайно. Я хотел сказать… Господи, у меня мысли мешаются… Вы так красивы, вы так необыкновенно красивы! – Молодой человек говорил с трудом, сбивчиво, глаза его не отрывались от Риты. – Я люблю вас! Умоляю, будьте моей женой! – Он упал на одно колено и прижал руку Риты к губам. – Одно ваше слово – и я готов обвенчаться с вами прямо сейчас, а быть нашими свидетелями мы попросим… – Он скользнул глазами по сторонам: – Ну, хотя бы эту даму и этого господина. Вы согласитесь, мадам, мсье?

Всеволод Юрьевич и Инна Яковлевна, к которым был обращен вопрос, застыли с самым изумленным выражением на лицах. Что-то происходило неладное, а что, они пока не могли понять.

Между тем Рита вырвала свою руку из жадных пальцев молодого человека и отскочила. Он остался коленопреклонен. В глазах девушки плескалось отчаяние.

– Огюст, Антон… – пролепетала она. – Какое ужасное недоразумение!

«Так он все же Огюст, Антон или Максим?» – подумала Инна Яковлевна, окончательно отказываясь хоть что-нибудь понимать.

– Я виновата перед вами, – быстро говорила Рита. – Конечно, я должна была объяснить, но… так получилось… Простите меня! Я не могу быть вашей женой. Я умоляю вас уйти отсюда как можно скорей. Уходите, забудьте меня, оставьте меня!

Молодой человек, и без того бледный, сделался белым, словно воск свечей.

– Почему вы не можете быть моей женой? – нетвердо проговорил он, с трудом поднимаясь. – Почему я должен вас забыть?

Он оглядел Риту снова, как будто только что увидел ее, и в глазах его появилось совсем другое выражение: ревнивое, недоброе, подозрительное:

– Погодите-ка… Что значат ваши слова? Что значит ваш наряд? Вы здесь… Это ваше венчание? И вы венчаетесь… – Он умолк, словно подавился словами.