— Финч, ты не против, если я украду у тебя партнершу?
Эбби застыла. Глаза у нее вспыхнули при виде меня. Взгляд Финча запрыгал с ее лица на мое и обратно.
— Да нет…
Он отошел.
— Финч! — прошипела Голубка ему вслед.
Я притянул ее к себе. Она продолжала танцевать, стараясь держаться от меня на максимальном расстоянии.
— Я думала, ты не придешь.
— Не собирался. Но узнал, что ты будешь, и решил приехать.
Каждую секунду она могла вырваться из моих рук, но не вырывалась, и это казалось каким-то чудом.
— Ты очень красивая, Голубка.
— Не надо.
— Чего не надо? Говорить тебе, что ты красивая?
— Просто не надо, и все.
— Я не имел этого в виду…
— Спасибо, — отрезала она.
— Нет… ты правда потрясающе выглядишь. Я о том, что сказал тебе тогда, в моей комнате. Не буду врать: мне приятно было утащить тебя со свидания с Паркером…
— Трэвис, это было не свидание. Мы просто ужинали. А теперь он, благодаря тебе, не разговаривает со мной.
— Я знаю. Мне жаль.
— Ни капельки тебе не жаль!
— Т-ты права, — сказал я, запинаясь от волнения. Она начинала сердиться. — Но я… Я повез тебя на арену не только для того, чтобы позлить Паркера. Ты действительно была мне там нужна. Ты для меня как оберег.
— Я для тебя ничто! — парировала она, смерив меня гневным взглядом.
Я нахмурился и перестал танцевать:
— Ты для меня все.
Губы Эбби образовали прямую линию, зато глаза смягчились.
— На самом деле ты ведь меня не ненавидишь, правда? — спросил я.
Она отстранилась и, глядя вбок, сказала:
— Иногда хочется возненавидеть тебя. Тогда, черт возьми, все стало бы гораздо проще.
Я осторожно улыбнулся:
— Так из-за чего же ты бесишься больше? Из-за того, что я сделал, чтобы внушить тебе желание меня ненавидеть, или из-за того, что у тебя ничего не выходит?
От этих слов Голубкин гнев моментально вернулся. Толкнув меня плечом, она поднялась по лестнице и направилась на кухню. Я в замешательстве остался посреди танцпола, с содроганием осознавая, что в сотый раз умудрился настроить Эбби против себя. Видимо, лучше вообще не затевать с ней разговоров. От них становится только хуже, и снежный ком недоразумений и нелепостей, из которых состоят наши отношения, растет на глазах.
Я поднялся по ступенькам и устремился прямиком к кегу с пивом, проклиная собственную жадность и вспоминая о бутылке из-под виски, валявшейся где-то на газоне.
После часа пивных возлияний и монотонной пьяной болтовни с «братьями» и их подругами я взглянул на Эбби в надежде привлечь ее внимание. Она смотрела на меня, но теперь отвернулась. Америка, похоже, произносила для нее какой-то ободряющий монолог. Финч тронул Голубку за плечо, — видимо, он не прочь был свалить.
Эбби одним быстрым глотком допила содержимое своего стакана и взяла Финча за руку. Они было направились к выходу, но тут заиграла та самая медленная песня, под которую мы с Голубкой танцевали на ее дне рождения. Она остановилась и, потянувшись к бутылке Финча, отхлебнула из нее.
Может, во мне заговорило выпитое, но я посмотрел Эбби в глаза и почему-то решил, что воспоминания, вызванные этой песней, одинаково болезненны для нас обоих.
Она все еще меня любила. Не могла не любить.
Один из моих «братьев» перегнулся через барную стойку и улыбнулся Эбби:
— Потанцуем?
Это был Брэд. Я знал: он, может быть, просто заметил, что Голубке грустно, и хотел ее приободрить, — но все равно у меня по спине пробежал холодок. Она покачала головой. В тот же момент я оказался рядом и, прежде чем рассудок успел меня остановить, брякнул:
— Потанцуй лучше со мной.
Все: Америка, Шепли и Финч — уставились на Эбби, ожидая ее ответа с таким же нетерпением, как и я.
— Оставь меня в покое, Трэвис, — сказала она, сложив руки на груди.
— Голубка, это же наша песня!
— Нет у нас никакой песни.
— Голубка…
— Нет! — отрезала Эбби и, посмотрев на Брэда, вымученно улыбнулась. — С удовольствием.
Его веснушчатая физиономия просияла, и он галантным жестом предложил Голубке первой подняться по лестнице. Я попятился, как будто получил удар в живот. Во мне забурлила ярость, смешанная с ревностью и грустью.