Он послушно опустошил поданную мной чашку.
– Если будешь орать, ничего не узнаешь, – сказала я Лизе. – Почему ты уверена, что Варя здесь была?
– Серьги, – прошептала Гинзбург, – мы подарили их Барбе в комплекте с браслетом на десятилетие, полгода назад.
– Ты уверена? – спросила я.
Елизавета стиснула кулаки.
– Да. Юра считает, что лучшие камни – смоленские бриллианты, поэтому мы поехали в фирменный магазин и купили Барбе украшения, она с ними не расставалась.
Я повернулась к писателю.
– Это улика. Девочка тут была?
– Нет, нет, – затряс длинными волосами писатель, – с какой стати ребенку сюда приезжать? Я ее никогда не видел!
– Мне хоть в глаза не ври! – подскочила Лиза. – Кто с нами в зоопарк ходил?
– Правда! Я вспомнил, – изменил показания Мерзкий, – ты предложила совместное увеселение. Я был против, девочка, кстати, плохо воспитана, очень избалована и…
– Сукин кот! – завизжала Лиза. – Кто меня спрашивал: «Скажи, Лизонька, если у тебя украдут дочь, как ты отреагируешь?»
Мерзкий замахал руками.
– Я собирал материал для книги, хотел узнать о реакции матери на такое известие! Мы же вместе обсуждали сюжет, мечтали о премии, знали, что я получу Нобелевскую по литературе! Моя книга гениальна!
– А кто говорил про деньги, – зашипела Лиза, – кто заявил: «Если за девочку назначат выкуп в два миллиона долларов, ты сможешь их заплатить?»
– Но… но… это для романа, – глупо оправдывался писатель, – я получу «Оскара» за сценарий! Уже приготовил рукопись к отправке.
Лиза вскочила и убежала в комнату, Владимир умоляюще посмотрел на меня.
– Что с ней?
С трудом сдерживая желание отхлестать его по морде, я процедила:
– Тебе лучше вернуть Варю. Прямо сейчас признавайся, где держишь девочку. Иначе сядешь за решетку не на один год.
– Я впервые слышу о ребенке! – заявил писатель. – Никогда не встречался с малышкой.
– Вы же ходили с ней и с Лизой в зоопарк! – напомнила я.
– Да, верно, я забыл. Понимаете, я весь в работе. Моя великая книга… «Десять негритят»… она получила первую премию, мне ее дали при огромном скоплении народа, будет снят фильм, он уже заявлен на «Оскара», – нес пургу Владимир.
– «Десять негритят»? – прищурилась я. – О конкурсе писали газеты.
– Да, да!
– И вы победили?
– Да.
– Получили первое место?
– Точно. Моя великая книга, вернее, сценарий.
– Так сценарий или роман? – уточнила я.
– И то, и другое, – впал в ажиотаж Мерзкий, – есть два варианта, но сюжет один. Молодой человек путешествует по свету, находит философский камень и…
– По-моему, ты окончательно заврался, – рявкнула я, – наличие сережки – доказательство пребывания Вари в твоей квартире!
– Я не знаю девочку!
– Ты ходил с ней в зоопарк, – обозлилась я, – или считаешь меня беспамятной идиоткой, которая мигом забывает услышанное?
– Да, ходил, но ее не знаю! Понимаете? Можно прожить с человеком полжизни и не узнать его.
– Не умничай, – топнула я ногой, – серьга лежала у хлебницы. Как она туда попала?
– Понятия не имею.
– Лгун и подлец!
Владимир стал раскачиваться на табуретке.
– Абсурд! Театр теней! Кафка! Я тут ни при чем!
– Откуда у тебя украшение?
– Его там не было! Вам показалось, – выпалил писатель.
Я вытащила из сумки сигареты и, забыв о правилах приличия, закурила. Дегтярев говорил мне, что порой подозреваемые бывают необычайно наглыми.
– Покажешь ему бумаги, продемонстрируешь заключение экспертов, остается лишь признать свое поражение, – удивлялся полковник, – а этот фрукт спокойно твердит: «МЕНЯ там не было. Откуда отпечатки МОИХ пальцев, не знаю, МОЙ волос там очутился случайно, и следы от МОИХ ботинок – мистика».
Похоже, Мерзкий из этой когорты людей, ладно, посмотрим, кто кого, есть у меня в запасе джокер.
– Значит, ты лауреат конкурса? – я перевела беседу в иное русло.
– Первая премия, «Золотой лев»! – приосанился Владимир.
– Это было соревнование, которое устроил продюсер Макс Полянский? Сначала следовало победить в викторине, за это и давали «Льва»? А уж потом победитель, став главой жюри, оценивал писательские труды?
– Верно, верно! Я победил везде! Ответил на все вопросы! Я великолепно знаю литературу.
– Но председателем жюри все равно сделали бывшую жену Полянского Дарью Васильеву?
Владимир поджал губы, улыбка стекла с его губ.
– Ее, – с плохо скрытой злобой произнес писатель.