Дама с коготками

– Ну и имечко, – усмехнулся приятель.

– Рабочий псевдоним, имени не знаю.

Полковник стал названивать по телефону, а я отправилась за чаем. Коньяк он ни за что не станет пить на работе и Женьке не позволит.

Из больницы сообщили удивительные сведения. Валентина Петровна Иванова – так, оказалось, звали Рафаэллу – жива. Более того, девушке страшно повезло. Пуля отстрелила ушную раковину. Крови – целый таз, сотрясение головного мозга, но, как говорят врачи, «непосредственная опасность для жизни отсутствует». То ли у киллера рука дрогнула, то ли стрелять не умеет.

Утром пришлось решать сложную задачу. Ехать к нелюбезному преподавателю Федору Степановичу Круглову? Начать следить за шантажистом Иваном Николаевичем Раздоровым? Сунуться снова в «Бабочку»?

Размышления прервал телефонный звонок.

– Даша, – завел Степан издалека, – как до дому добралась?

Странно, никогда раньше Степка не проявлял подобной заботливости.

– Все нормально.

– Как твои поживают?

– Отлично, говори сразу, что надо.

– Дашутка, будь человеком, не рассказывай никому про картину. Мы ее на днях свезем в Пушкинский музей на экспертизу. А тут дурацкое завещание. В общем, не нужно, чтобы Полина знала про Рембрандта.

Пообещав Войцеховскому не выдать тайны даже под пытками, я решила сначала съездить в Институт Склифосовского, проведать несчастную Рафаэллу.

Приехала я очень вовремя. Девушка лежала в тесной шестиместной палате, набитой телевизорами. Два, перекрикивая друг друга, показывали дурацкие ток-шоу, по третьему шел мексиканский сериал.

Рафаэлла лежала с забинтованной головой, отвернувшись к окну, от которого немилосердно дуло. На тумбочке стыла холодная, скользкая геркулесовая каша, в этой же тарелке лежал, угрожающе выставив кости, кусок селедки. На табуретке – полное судно и запах соответствующий.

– Валечка, – прошептала я, затаив дыхание, – Валечка!

Марлевый кокон зашевелился и повернулся. Слезы навернулись на глаза. Лица у Рафаэллы просто не было – невероятный багрово-красный синяк, глаза заплыли, губы запеклись. Но девушка узнала меня, потому что пошевелила пальцами и едва слышно прошелестела:

– Привет.

– Как ты? Родственники знают?

– Голова болит, – пожаловалась бедняга, – шумно очень, и пить хочется. А родственников у меня нет, одна живу.

Я повернулась к Рафаэллиной соседке, тучной старухе, самозабвенно уставившейся на павлинообразного Валдиса Пельша.

– Сделайте чуть потише, видите, плохо человеку.

– Здесь бесплатная больница, – отрубила старуха, – мне тоже плохо, притом я – ветеран войны, пенсия – копеечная, так хоть телевизор посмотрю.

И она демонстративно увеличила громкость. Волна злости буквально захлестнула меня. Ну, погоди, бабуля!

Я выскочила в коридор. Слава богу, не прежние времена, когда нужно рассовывать медицинскому персоналу шоколадки по карманам и вымаливать внимание.

Через полчаса Валентину перевезли в одноместную палату и установили индивидуальный пост. Красивая банкнота, и толстенькая санитарка пообещала кормить больную домашними обедами. Еще пара зеленых бумажек, и около раненой засуетился доктор с обезболивающим. Но душа все равно требовала мщения.

Я пошла в прежнюю палату. Глыбообразная старуха глядела боевик.

– Увезли твою в платную палату, – сообщила она, – за деньги все можно, только нам, бедным пенсионерам, с голоду подыхать.

Я оглядела стоящую на ее тумбочке батарею соков, недоеденный кусок осетрины и вздохнула.

– Мы тапочки забыли.

Я наклонилась и вытащила из розетки вилку телевизора.

Старуха заругалась:

– Ты телик из сети выдернула, воткни немедленно.

– Ваш телик, вам и включать.

Бабища слезла с койки и, выставив необъятный зад, наклонилась. В тот же момент я быстренько толкнула банку с цветами, стоявшую на «ящике». Грязная вода спокойно протекла внутрь. Раздался треск, в палате разом погасли лампы и телевизоры. Мило улыбаясь, я пошла к выходу под аккомпанемент заливистого мата, льющегося из уст ласковой старушки.

Федор Степанович Круглов прямо-таки убивался на работе. Лекции шли одна за другой с небольшим перерывом. О чем можно поговорить за десять минут? Пришлось ждать шести вечера. Ровно в 18.00 экономист вышел из колледжа и двинулся в сторону метро. Я открыла дверцу «Пежо» и крикнула:

– Федор Степанович! Вот так встреча, садитесь, подвезу.