– Кого вы имеете в виду? – сурово поинтересовалась я. – Какая женщина? Какие деньги? Отчего сердце сжалось? Рассказывайте по порядку!
Анна Валентиновна тяжело вздохнула:
– Я пришла в этот интернат много лет тому назад, а точнее, в 1952 году. Молоденькой совсем, после педагогического училища, едва восемнадцать исполнилось. Бардак тут творился! И не поверите!
Прежний директор, бывший фронтовик, пил горькую, а остальные сотрудники пользовались тем, что начальство большую часть дня храпит на диване в невменяемом состоянии, и тащили домой все, что попадалось под руку. Анна Валентиновна увидела, что несчастные дети ходят в рванине, спят без простыней, а о качестве еды не стоит даже и упоминать. О всех предполагаемых комиссиях и проверках коллектив каким-то чудом узнавал за несколько дней, и в час, когда являлась инспекция, на кроватях откуда ни возьмись появлялось белье, а в супе – мясо.
Анна Валентиновна, или, как ее звали тогда, Анечка, была девушкой бойкой, с обостренным чувством справедливости и, естественно, комсомолкой… Увидев творившееся безобразие, молодая воспитательница не захотела принимать участия в дележке пирога, принадлежавшего сиротам, и прямиком отправилась жаловаться. Да не куда-нибудь, а в комиссию партийного контроля.
Напомню, что шел 1952 год, еще был жив Сталин… Анечка попала на прием и с возмущением выложила седому мужчине всю правду про злополучный детдом. Грянула буря, но какая! На следующее утро после заявления воспитательницы в интернат явились люди в форме и арестовали всех, кроме Ани. Приехавшая с сотрудниками правоохранительных органов суровая дама с жестким лицом, одетая в темно-синий «английский» костюм с «поплавком» МГУ на лацкане, сказала прокуренным голосом:
– Принимай хозяйство, Анна Валентиновна, теперь ты директор.
– Но как же, – начала заикаться девушка, не ожидавшая такого поворота событий, – у меня опыта нет, и потом, мне только восемнадцать.
Женщина вытащила «Беломор» и отрезала:
– Ничего, Гайдар в 16 лет командовал полком! Не тушуйся, научишься.
Так Анечка сделала стремительную карьеру. О людях, отправленных за решетку, она не сожалела, так им, ворам, и надо… К себе на работу Анна Валентиновна набрала только молодых, таких же, как она, выпускников и создала удивительный дом, который язык не поворачивался назвать приютом.
– В этом году, – безостановочно говорила директриса, – отметили 50-летие, столько народу, мы сделали такие снимки! Идите сюда…
Схватив меня за руку, она вышла в коридор, толкнула соседнюю дверь и с гордостью сказала:
– Вот, наш музей.
Три стены не слишком большой комнаты были заняты фотографиями, вернее, парными снимками. На одном – детское личико, на другом – взрослое лицо и подпись – имя, фамилия, отчество.
– Здорово придумали, да? – радовалась директриса. – Собственно говоря, мы такой стенд давно завели. Берем снимок малыша, а рядом помещаем его же фото, но уже взрослого. Многие выпускники приходят в гости и сами просят: «Вот, поменяйте фотографию, я же старше стал».
– Где Лена? – спросила я.
– Здесь, – ткнула Анна Валентиновна пальцем вбок.
Я увидела изображение крохотной белобрысенькой лупоглазой девчушки с остреньким, каким-то крысиным личиком. Рядом зияло пустое место.
– А почему у Артюхиной только детское фото? – спросила я.
Директриса развела руками:
– Не поверите, взрослое – как испарилось! Грешу на одну женщину, да, наверное, зря, ну зачем бы представителю благотворительного фонда снимки красть!
– Кому?
Директриса вздохнула.
– Где-то в апреле пришла дама, красивая, хорошо одетая.
Незнакомка представилась Кабановой Натальей Павловной и предложила спонсорскую помощь. Анна Валентиновна, естественно, обрадовалась, показала гостье дом, в том числе и музей. Кабанова пообещала подарить детям телевизоры и исчезла. Больше она не появлялась.
А примерно через неделю, показывая экспозицию другим посетителям, супружеской паре, решившей взять ребенка на воспитание, Анна Валентиновна обнаружила пропажу фотографии и сейчас запоздало удивлялась:
– Ну точно эта Кабанова снимок содрала, меня к телефону позвали, она на пару минут одна осталась. И зачем ей фото Леночки? Ума не приложу.
– У вас есть ее координаты? – поинтересовалась я.
– На календаре записаны, – обнадежила меня Анна Валентиновна.
Мы вернулись в кабинет, и директриса, полистав странички, сказала: