20  

1942–1944

ТРИ ОСЕНИ

  • Мне летние просто невнятны улыбки,
  • И тайны в зиме не найду.
  • Но я наблюдала почти без ошибки
  • Три осени в каждом году.
  • И первая – праздничный беспорядок
  • Вчерашнему лету назло,
  • И листья летят, словно клочья тетрадок,
  • И запах дымка так ладанно-сладок,
  • Всё влажно, пестро и светло.
  • И первыми в танец вступают березы,
  • Накинув сквозной убор,
  • Стряхнув второпях мимолетные слезы
  • На соседку через забор.
  • Но эта бывает – чуть начата повесть.
  • Секунда, минута – и вот
  • Приходит вторая, бесстрастна, как совесть,
  • Мрачна, как воздушный налет.
  • Все кажутся сразу бледнее и старше,
  • Разграблен летний уют,
  • И труб золотых отдаленные марши
  • В пахучем тумане плывут…
  • И в волнах холодных его фимиама
  • Закрыта высокая твердь,
  • Но ветер рванул, распахнулось – и прямо
  • Всем стало понятно: кончается драма,
  • И это не третья осень, а смерть.

6 ноября 1943

Ташкент

ПОД КОЛОМНОЙ

Шервинским

  • …Где на четырех высоких лапах
  • Колокольни звонкие бока
  • Поднялись, где в поле мятный запах,
  • И гуляют маки в красных шляпах,
  • И течет московская река, —
  • Всё бревенчато, дощато, гнуто…
  • Полноценно цедится минута
  • На часах песочных. Этот сад
  • Всех садов и всех лесов дремучей,
  • И над ним, как над бездонной кручей,
  • Солнца древнего из сизой тучи
  • Пристален и нежен долгий взгляд.

1 сентября 1943

Ташкент

  • На Смоленском кладбище
  • А все, кого я на земле застала,
  • Вы, века прошлого дряхлеющий посев!
  • . .
  • Вот здесь кончалось все: обеды у Донона,
  • Интриги и чины, балет, текущий счет…
  • На ветхом цоколе – дворянская корона
  • И ржавый ангелок сухие слезы льет.
  • Восток еще лежал непознанным пространством
  • И громыхал вдали, как грозный вражий стан,
  • А с Запада несло викторианским чванством,
  • Летели конфетти, и подвывал канкан…

1942

Дюрмень

* * *

  • Какая есть. Желаю вам другую.
  • Получше.
  • Больше счастьем не торгую,
  • Как шарлатаны и оптовики…
  • Пока вы мирно отдыхали в Сочи,
  • Ко мне уже ползли такие ночи,
  • И я такие слушала звонки!
  • Не знатной путешественницей в кресле
  • Я выслушала каторжные песни,
  • А способом узнала их иным…
  • Над Азией – весенние туманы,
  • И яркие до ужаса тюльпаны
  • Ковром заткали много сотен миль.
  • О, что мне делать с этой чистотою
  • Природы, с неподвижностью святою?
  • О, что мне делать с этими людьми?
  • Мне зрительницей быть не удавалось,
  • И почему-то я всегда вклинялась
  • В запретнейшие зоны естества.
  • Целительница нежного недуга,
  • Чужих мужей вернейшая подруга
  • И многих – безутешная вдова.
  • Седой венец достался мне недаром,
  • И щеки, опаленные пожаром,
  • Уже людей пугают смуглотой.
  • Но близится конец моей гордыне,
  • Как той, другой – страдалице Марине, —
  • Придется мне напиться пустотой.
  • И ты придешь под черной епанчою,
  • С зеленоватой страшною свечою,
  • И не откроешь предо мной лица…
  • Но мне недолго мучиться загадкой, —
  • Чья там рука под белою перчаткой
  • И кто прислал ночного пришлеца.

1942. Ташкент

* * *

  • Все души милых на высоких звездах.
  • Как хорошо, что некого терять
  • И можно плакать. Царскосельский воздух
  • Был создан, чтобы песни повторять.
  • У берега серебряная ива
  • Касается сентябрьских ярких вод.
  • Из прошлого восставши, молчаливо
  • Ко мне навстречу тень моя идет.
  • Здесь столько лир повешено на ветки,
  • Но и моей как будто место есть.
  • А этот дождик, солнечный и редкий,
  • Мне утешенье и благая весть.

1921

НАДПИСЬ НА ПОРТРЕТЕ

Т. В-ой

  • Дымное исчадье полнолунья,
  • Белый мрамор в сумраке аллей,
  • Роковая девочка, плясунья,
  • Лучшая из всех камей.
  • От таких и погибали люди,
  • За такой Чингиз послал посла,
  • И такая на кровавом блюде
  • Голову Крестителя несла.

1946

ЧЕРЕПКИ

You cannot leave your mother an orphan.

Joyce[4]

I

  • Мне, лишенной огня и воды,
  • Разлученной с единственным сыном…
  • На позорном помосте беды
  • Как под тронным стою балдахином…

II

  • Вот и доспорился, яростный спорщик,
  • До енисейских равнин…
  • Вам он бродяга, шуан, заговорщик,
  • Мне он – единственный сын.

III

  • Семь тысяч три километра…
  • Не услышишь, как мать зовет
  • В грозном вое полярного ветра,
  • В тесноте обступивших невзгод.
  • Там дичаешь, звереешь – ты, милый! —
  • Ты последний и первый, ты – наш.
  • Над моей ленинградской могилой
  • Равнодушная бродит весна.

IV

  • Кому и когда говорила,
  • Зачем от людей не таю,
  • Что каторга сына сгноила,
  • Что Музу засекли мою.
  • Я всех на земле виноватей,
  • Кто был и кто будет, кто есть…
  • И мне в сумасшедшей палате
  • Валяться – великая честь.

V

  • Вы меня, как убитого зверя
  • Нa кровавый подымете крюк,
  • Чтоб хихикая и не веря
  • Иноземцы бродили вокруг
  • И писали в почтенных газетах,
  • Что мой дар несравненный угас,
  • Что была я поэтом в поэтах,
  • Но мой пробил тринадцатый час.

<1950?>


  20  
×
×