Меч мертвых

— Датский княжич дает свою лодью, чтобы твои кмети и его витязь Эгиль приняли равную честь.

…Когда вошел князь, Страхиня словно бы отодвинулся еще дальше в тень, и не потому, что его глаза, не терпели яркого света. Наоборот — он преодолевал жестокую резь, но смотрел только на Рюрика и взгляда не отводил. Он никогда не видел его до битвы в болоте. Да и тогда — мельком. А вот теперь глядел и глядел, и пытался представить его себе молодым.

Князь вел с его товарищами ничего не значащий разговор, спрашивал о ранах, о том, не терпят ли какой нужды. А зоркие глаза между тем переползали с лица на лицо, взвешивая и оценивая. Он что-то решал про себя. Отгонял прочь последние сомнения. Приговаривал…

Страхиня сидел на другом конце шатра, откинув голову — поди разбери, смотрит ли из-под повязки… Он видел, что Харальд был единственным, кого не коснулся княжеский взгляд. Рюрик просто сказал ему, поднимаясь:

— Пойдем, княжич. Дело у меня к тебе есть.

Харальд с готовностью встал.

— Погоди, кнез, — сказал Страхиня. На языке вагиров сказал.

Рюрик остановился. Обернулся и посмотрел на него через плечо, хмурясь и ощущая внезапно нахлынувшую тревогу. Страхиня, поднявшись с заметным трудом, подошел к нему, и они оказались одного роста. Усмехаясь обезображенным ртом, молодой варяг не спеша сунул руку за пазуху, нащупал там что-то. Вытянул плоский кожаный мешочек и снял его с ремешка. Протянул князю на ладони:

— Вот, возьми, кнез. Моя мать велела передать это тебе, когда умирала. Она сказала, что я, может быть, тебя разыщу.

Мешочек был очень старый и вытертый, много раз промоченный водою и потом, а случалось, что и кровью. Князь странно медлил несколько очень долгих мгновений, но потом все же взял его и начал медленно распутывать завязки. Семеро остальных смотрели недоумевая и силясь что-то понять. И молодой Твердятич, к которому Страхиня стоял правым боком, первым заметил то, что заметил бы и всякий другой, увидевший этих двоих рядом.

Сходство…

Князь наконец развязал тонкие ремешки и вынул из мешочка то, что в нем находилось.

У него на ладони лежал серебряный знак Сокола. Тот самый, что он подарил когда-то Нечаянке.

— Ты?.. — внезапно севшим голосом спросил ладожский государь. — Ты?..

Падала в небытие стольная Ладога. И та держава, которую он мечтал создать здесь и укрепить Новым Городом и иными большими и малыми городами, стоявшими вблизи и вдали. Вспыхнул и исчез его мелкий раздор с князем Вадимом. И то большое немирье, в которое этот раздор чуть было не перерос. И Рагнар Кожаные Штаны с его грозными кораблями, остановившимися, как донесла ижорская стража, уже у Котлина острова. И цена, которой он собирался купить Ладоге мир…

Ничто больше не имело значения.

Кроме одного.

Нечаянка…

И сын ее. Его, Рюрика, сын. Сын…

— Она меня ненавидела?

— Она говорила, что ты, верно, будешь великим правителем. Кто не жертвует людьми, тот не оставляет после себя державу…

Молчание. Потом:

— Помнишь, что предсказал Семовит? «Вернешь…» Отец или сын, никакой разницы нет…

— Я признаю тебя перед людьми и дружиной. Ты будешь со мной.

— С тобой будет оберег, который хранила мать…

— Мне нужен ты.

— Я не нужен тебе, отец. Я слишком долго искал заветный меч, чтобы отнести его мертвому роду.

— О чем ты?

— Нечаянка давно умерла, отец. Тогда еще жив был старейшина Семовит и другие из рода.

— А теперь?..

— Теперь нет никого.

— Есть ты…

— А ты уверен в этом, отец?

— Я уверен, что немного найдется князей, способных похвалиться подобным наследником!..

— Я смертельно ранил Хрольва Пять Ножей, ярла Рагнара конунга, когда он попытался меня зарубить вместо ответа. Я убил Замятню, боярина князя Вадима. Ты хочешь с ними союза. Я плохой наследник, отец.

— Ты мой сын!

— У тебя будут еще сыновья, отец.

Снова молчание.

— Скажи хоть, как называла тебя мать, чтобы я мог дать это имя другому…

— Ингар. Она звала меня Ингаром, отец.

А потом было вот что.

Две рати, ладожская и новогородская, встретились чуть выше порогов, на той самой поляне, над которой больше не высилась двадцатисаженная красавица ель. Когда причалили варяжские корабли, князь Рюрик первым вышел на берег. Он был без брони и оружия. Поднял над головой щит и обратил его к себе выпуклой стороной.

Ответить боевой стрелой на такой знак — совсем не иметь чести.