Меч мертвых

Князь Вадим тоже сложил наземь меч и кольчугу и вышел к нему. Они встретились посреди поля и долго говорили наедине. О чем именно — не слышал никто, и многим казалось, будто они уговариваются решить дело поединком. Все знали храбрость двух князей, все знали, какие это великие воины.

Но Рюрик и Вадим вернулись каждый к своему войску:

— Сече не быть.

— Как не быть?.. — окружили своего князя новогородцы. — А за Твердислава Радонежича расплатиться? За всех, кого Рюриковичи вот у этих кострищ убивали, а потом еще и мертвых незнамо куда уносили, хоронили неведомо как?..

— Не Рюриковичи их сгубили, — отвечал батюшка-князь. — Не с ними будем расплачиваться.

— А кто же?..

— Волдыревы вурдалаки болотные. Зря мы Сувора в непотребстве винили, чист он. Открылась истина наконец…

— Скажи слово, княже! Леса пожжем, болота шеломами вычерпаем, а не жить боле разбойникам!..

— Послан уже за их головами храбрый Замятня Тужирич с малой дружиной. Нашел он разбойное логово в самой крепи болотной и бился долго и тяжко… Корабль отстоял, на котором они Суворовичей мертвых прятали, вину возвести чтоб. Вон он, корабль тот, поодаль стоит… Ватагу разбойную Тужирич без остатка всю положил. Датского княжича оборонил, самого боярина Сувора и детей боярских, вурдалаками взятых: молодого Искру Твердятича и Крапиву Суворовну. Да только сам себя и дружину верную не сберег… Князь ладожский Рюрик, сюда уже идя, на место его сечи попал. Одного Волдыря живого среди мертвых нашел, в полон взял…

— Какой же казнью разбойника лютого нам жизни лишить?..

— А возжигать станут погребальный корабль, ему голову срубят и мертвым под ноги бросят.

Беседа же двух государей, которой не слышали и первые ближники, на самом деле была такова:

— О чем, светлый княже, хотел со мной потолковать? — спросил князь Вадим. Ему удалось скрыть владевшее им напряжение. Почти совсем.

Князь Рюрик не спеша поднял руку, почесал белый висок.

— Да так, о безделице, — передернув плечами, ответил он с едва заметной усмешкой. — Сказитель, вишь, в Ладоге у нас объявился. Басенку занятную баял…

— Какую же? — спросил Вадим.

— А такую, что будто бы жили в стародавнее время два рода. К примеру, Кречеты и Лесные Коты. И все время крепко меж собой враждовали, потому что Кречеты в тех местах были пришлыми, и Коты видели в том себе ущемление. Пока один из Котов не уговорил своего вождя послать к Кречетам верных людей — великого замирения ради. Вождь сделал вид, что согласен, сам же отправил вслед посольству проверенных гридней с тайным наказом: настигнуть и…

— Чего только теперь не расскажут про давние времена! — сквозь зубы пробормотал князь Вадим. — Я, кажется, тоже слышал что-то подобное…

— Да? — наклонил голову Рюрик. — И как же рассказывают эту баснь в Новом Городе? Вот бы знать, ведомо ли сказителям, что вождь Кречетов, на которого должно было пасть подозрение, истины докопался? И еще, что будто бы выжил какой-то княжич заморский… За которым немалое войско от Котов отбежало бы… Сам я всего не упомню, но сказители мои здесь со мной, — с твоими поделятся, прикажи только…

Вадиму понадобилась вся его выдержка, чтобы равнодушно отмахнуться: не воинское, мол, дело — баснопевцев друг с другом сводить! Однако он был князем. И виду не показал.

— Что-то там еще было такое, — продолжал Рюрик. — Что будто бы встали грудь в грудь Кречеты и Коты, а из-за речки на них род Ворона поглядывал, клюв да когти точа…

— Да? — спросил Вадим. Голос его не дрогнул: он был князем. — И чем же кончилось?

— Странно кончилось, — ответил варяг. — Сколько слышал сказителей, всяк по-своему баснь эту венчает. Мы-то с тобой чем ее завершим?..

Утро следующего дня удалось прозрачным и синим.

Еще до света опытные мореходы положили на берег катки. Навалились и в последний раз вывели на сушу тяжелый датский корабль. А потом щедро обкладывали его хворостом, чтобы мокрое разбухшее дерево легче принимало огонь.

Все исполнялось по замыслу двух князей, по их слову, произнесенному накануне. Одному лишь человеку до того слова и замысла уже не было дела. Умер ночью верный Рюриков боярин Сувор Несмеянович. На руках у любимой дочери умер, у Крапивы Суворовны. И люди рассказывали, будто перед смертью он попросил позвать князя. И когда тот пришел, старый воин сказал ему:

— Долго я служил тебе, господине. А теперь не могу.