Чужая маска

– Я вам ясно сказала: я вас не знаю! – громко отчеканила она, пытаясь сделать шаг в сторону и обойти мужчину. – Дайте мне пройти.

Но он только крепче сжал ее руку. Ей стало больно.

– Ладно, Ира, не дури. Сменила масть – так и скажи, я же не в претензии. Зачем из меня дурака делаешь?

Она попыталась вырваться и тут краем глаза заметила милицейскую патрульную машину.

– Отстаньте от меня! – закричала она в полный голос, отталкивая мужчину и стараясь привлечь к себе внимание.

Машина остановилась за спиной у опасного приставалы, из нее лениво вышли два милиционера.

– Что происходит? – небрежно спросили они, подходя к мужчине сзади.

Он выпустил руку Ирины, но ничуть не испугался.

– Вот знакомую встретил, – спокойно ответил он. – А она меня не узнает.

– Да не знаю я его! В первый раз вижу. Дайте мне пройти!

– Нехорошо, гражданин, – все так же лениво протянул один из милиционеров. – Зачем гражданочку обижаете? Почему пристаете, если она с вами разговаривать не хочет?

– Но я действительно ее знаю, мы хорошо знакомы. Можете проверить. Ее зовут Ириной.

– Вас как зовут, гражданочка?

– Ирина, – пролепетала она, уже понимая, что ошиблась, что не нужно было надеяться на милицию. Она-то рассчитывала, что, увидев милиционеров, настырный Герман ретируется по-тихому, но он, судя по всему, не собирался сдавать позиции и твердо намеревался отстаивать свое право на приватную беседу с ней. А милиция, похоже, будет вникать. Это совсем ни к чему.

– Вы знаете этого человека?

– Я же сказала, я его в первый раз вижу.

– Откуда же он знает ваше имя?

– Не знаю.

– Гражданин, почему пристаете к женщине? За руку хватаете, пройти не даете. Непорядок.

– Да что вы ее защищаете! – взвился Герман. – Это же шлюха, проститутка! Строит тут из себя телку с невинными глазами, как будто я не знаю, кто она такая и где работает.

– Да? – внезапно заинтересовались милиционеры. – И где же она работает?

– В массажном кабинете «Атлант», можете проверить.

– Я – жена депутата Березина, – в отчаянии произнесла Ирина, понимая, что все пропало.

– Документы у вас есть?

– Нет, – растерялась она. – Я живу здесь рядом, вышла в магазин. Зачем мне документы?

– Врет она, – с неожиданной злобой произнес Герман. – Всегда мне говорили, что у шлюх и душа блядская, а я, дурак, не верил. Теперь вижу, не обманули. Кому ты лапшу вешаешь, мочалка трехрублевая? Думаешь, я забыл, как ты верхом на мне скакала и повизгивала от удовольствия? Сука ты дешевая!

– Гражданин, – уже строже произнес милиционер. – А вот выражаться не надо. А то и «хулиганку» можно схлопотать. Извинитесь немедленно перед женщиной, и поедем в отделение.

– За что?!

– Ну как за что? За руку хватал? Хватал. Приставал? Приставал. Нецензурно выражался в общественном месте в присутствии работников милиции. Поедем, протокольчик составим, оштрафуем. Все как положено.

– Да пошел ты!

Герман попытался уйти, но милиционер цепко схватил его за куртку.

– А вот это уже совсем не годится, – злорадно произнес он. – Это уже сопротивление работнику милиции. Это уж я тебе припаяю – не обрадуешься.

Герман дернулся, стараясь вырваться, и сделал милиционеру подсечку. Тот рухнул на утоптанный снег. В тот же миг второй милиционер метнулся к Герману и заломил ему руку за спину.

– Все, хватит, – спокойно сказал он. – Разговоры окончены, теперь начнется разбирательство. И вас, гражданочка, прошу пройти в машину.

– Но зачем? – робко возразила Ирина. – Я-то чем провинилась?

– Ничем, – великодушно ответил он. – Свидетелем будете, как он выражался и сопротивлялся. Заодно и личность вашу проверим. А то, может, и правда, вы его знакомая и он с вами личные отношения выяснял, а не хулиганил.

Ирина молча села в машину, кляня себя в душе за опрометчивый поступок, который грозил теперь обернуться неизвестно какими неприятностями. Германа усадили на заднее сиденье вместе с одним из милиционеров, Ирина села впереди и всю дорогу чувствовала, как горящий ненавистью взгляд прожигает ей затылок.

В отделении милиции все обернулось по-другому. Старший лейтенант с испитым лицом и больными глазами невзлюбил Ирину с первого взгляда. То ли он вообще терпеть не мог женщин, то ли его неприязнь распространялась только на женщин в дорогих шубах, но его симпатии были с первой же минуты отданы Герману, в котором он почему-то признал родственную душу.