Закон трех отрицаний

* * *

В доме снова стало тепло, и Настя с удивлением поймала себя на мысли: жаль, что не нужно больше топить камин. Собственно, топить его можно было сколько угодно, но не было необходимости, да и дров Паша наколол ей ровно столько, чтобы хватило до устранения аварии на теплотрассе. Ей нравилось смотреть на открытый огонь, сидя на диване и повторяя шепотом или про себя:

– Слава Афанасьев, прости меня, и я тебя прощаю и отпускаю. Ты меня прости, и я тебя прощаю и отпускаю. Прости, прощаю, отпускаю, прости, прощаю, отпускаю…

Было в этих словах что-то завораживающее, магическое. Первое время на душе было муторно и как-то грязно, но постепенно муть и грязь куда-то расползлись, и с каждой минутой, с каждой фразой становилось легче и радостнее. В какой-то момент ей привиделось, что начальник стоит рядом, внимательно слушает ее, потом улыбается, ласково так, мягко улыбается и уходит. Нет, не уходит, а как-то отодвигается от нее, не поворачиваясь спиной, словно стоит на движущейся ленте, которая уносит его от Насти. Он машет ей рукой, будто прощаясь, и она внезапно понимает, что это не сегодняшний Вячеслав Михайлович Афанасьев, а тот, прошлогодний, которого она обидела. Это прошлогодний Афанасьев прощается с прошлогодней Настей, уступая место Афанасьеву сегодняшнему, который может построить новые отношения с сегодняшней Каменской. Может, это и называется «отпустить»?

Как и советовал Дюжин, сначала Настя упорно занималась тем, что «прощала и отпускала» прошлогоднюю себя, но не была уверена, что делает все правильно. Ей никак не давался смысл слова «отпустить». Она честно посвятила прощению себя полдня и никак не могла понять, достаточно уже или нужно еще работать. И только теперь, зацепив краем сознания эту странную картинку с отодвигающимся Афанасьевым, почувствовала, что недоработала. Нужно вернуться к себе и «отпускать» до тех пор, пока не увидится внутренним зрением что-нибудь подобное. Пусть не такое же по содержанию, но что-то, что позволит вздохнуть с облегчением и сказать себе: «Все. Я простилась с ней. Я ее отпустила. Ее больше нет».

«Отпустить» себя оказалось куда сложнее. И в самом деле, как же можно добровольно расстаться с частью себя? Даже не с частью, а просто с собой, целиком? И что станется с сегодняшней Настей, если в ней не будет Насти вчерашней, с ее опытом, с ее мыслями, ее чувствами, ее болью и радостью? Какая-то самокастрация получается. Нет, тут должно быть что-то другое, какой-то другой смысл во всем этом. Речь ведь идет о чисто психологическом методе, а ни один психологический метод не может быть направлен на коррекцию прошлого. Он может только корректировать отношение к нему. Все факты, все события ее жизни сохраняются, они никуда не уходят, но нужно перестать цепляться за свои переживания по поводу этих событий. А переживания суть неотъемлемый элемент личности. Вот, кажется, здесь… Кажется, сейчас придет осознание того, что же такое это ускользающее «отпустить»… Нужно помнить, что была Настя Каменская, переживающая по такому-то конкретному поводу. Была. Но была вчера, позавчера, когда-то. Одним словом, не сегодня. Она была и остается, она никуда не исчезла, но она должна существовать отдельно от сегодняшней Насти, сама по себе. Не нужно уподобляться шампуню «два в одном». Нужно разделиться. Не держать в себе прежнюю Настю, не цепляться за нее как за единственную подругу, которая всегда права и у которой нужно по любому поводу спрашивать совета. Отделить от себя, аккуратненько поставить, и пусть себе стоит. Или уходит, это уж как ей захочется. Но стоять она должна не внутри сегодняшней Каменской, а сама по себе. С ней даже можно поговорить, поспорить, обсудить то событие, по поводу которого было сожжено столько нервных клеток…

И точно так же, как Афанасьева на движущейся ленте, увидела вдруг Настя себя. Прошлогоднюю. Это совершенно точно, потому что прическа была, как прошлым летом, и белые джинсы, которые давно уже приказали долго жить, будучи по рассеянности засунутыми в стиральную машину вместе с синей и черной футболками. Прошлогодняя Настя сидела в кабинете на Петровке и горько плакала. Себя сегодняшнюю Настя не видела, но знала, как это обычно бывает во сне, что стоит рядом с «той» Настей и утешает ее, гладит по голове. Звонит телефон, «та» Настя вытирает слезы, снимает трубку и сразу погружается в какой-то деловой разговор. Слов не слышно, осознание происходящего идет на уровне чувства. Сегодняшняя Настя видит, как «та» хмурится, что-то ищет на столе среди бумаг, что-то доказывает невидимому собеседнику, и с облегчением думает: «Ну слава богу, она проревелась и теперь займется делом и больше об этом и не вспомнит. Можно со спокойной совестью оставить ее одну».