Святыня

– Чезвик сказал, что нам следует ожидать от них еще новых неприятностей – они обвинят нас в нарушении правил обращения с оружием за то, что мы стреляли в черте города, или еще чего-нибудь придумают.

– Обвинение окажется несостоятельным, – сказала Энджи.

– Возможно.

Стоянку мы нашли, но она была пуста. Сентрал-авеню или, по крайней мере, та ее часть, где мы очутились, выглядела необычно угрюмой, неприветливой. На замусоренной парковке возле подсвеченного винного магазина трое пьяниц дрались не то из-за бутылки, не то из-за курева, а через улицу компания замызганных подростков, высматривающая себе жертву со скамейки напротив «Гамбургеров», по очереди затянулась сигаретой с марихуаной и уже нацелилась на Энджи. Конечно, я с моим забинтованным плечом и рукой на перевязи не должен был казаться им серьезным препятствием, но при ближайшем рассмотрении и когда я вперил в одного из них усталый, но пристальный взгляд, подросток предпочел отвернуться и переключиться на что-то другое.

На стоянке высился плексигласовый навес, и влажная жара заставила нас прислониться к нему, чуть ли не рухнув возле его стены.

– Дерьмово выглядишь, – сказала мне Энджи.

Приподняв бровь, я окинул взглядом ее порезанное лицо, синяк на правом виске, вмятину на левой икре.

– Ну а ты, напротив...

Она устало улыбнулась, и чуть ли не минуту мы в молчании простояли у стены.

– Патрик...

– Да? – отозвался я и закрыл глаза.

– Когда я там, на мосту, вылезла из «скорой помощи» и они вели меня к полицейской машине, я... хм...

Я открыл глаза и взглянул на нее:

– Что?

– Я, по-моему, видела что-то странное. Только ты не смейся.

– Ты видела Дезире Стоун.

Она оторвалась от стены и тыльной стороной ладони шлепнула меня по животу:

– Иди ты! Так и ты тоже ее видел!

Я потер живот:

– И я тоже ее видел.

– Думаешь, это привидение?

– Нет, это не привидение, – сказал я.

В наше отсутствие номера наши переворошили. Поначалу я решил, что в них побывали люди Тревора, возможно, Недотепа и Кушинг, прежде чем пуститься за нами в погоню, но потом я нашел на подушке визитку. «Инспектор Карнел Джефферсон» значилось на ней.

Я собрал свою одежду, положил ее обратно в чемодан, вдвинул в стену кровать, закрыл ящики.

– Я начинаю ненавидеть этот город! – Энджи вошла ко мне, неся две бутылки «Дос Эквис», и мы отправились с ними на балкон, оставив стеклянные двери за собой открытыми. Если Тревор насажал в наши номера жучков, то, так или иначе, досье на нас у него уже заполнено, и что бы мы сейчас ни сказали, это не могло изменить его решения расправиться с нами так же, как он расправился с Джеем, Эвереттом Хемлином и пытался расправиться с дочерью, которая проявила строптивость, не пожелав достойным образом и покорно скончаться. Если же жучки установлены полицейскими, то что бы мы ни сказали, это было не способно изменить показаний, данных нами в отделении, потому что скрывать нам было нечего.

– Как ты думаешь, почему Тревор так упорно хочет смерти своей дочери? – спросила Энджи. – И почему она так упорно все время оказывается живая?

– Давай по порядку, не все сразу.

– Ладно. – Положив лодыжки на балконные перила, я потягивал пиво.

– Тревор потому хочет смерти дочери, что она каким-то образом выяснила, что он убил Лизардо.

– Начнем с того, почему он убил Лизардо.

Я бросил на нее взгляд:

– Потому что...

– Да? – Она зажгла сигарету.

– Нет, разгадать причину я не могу.

Я приложился к ее сигарете, чтобы утихомирить адреналин, бушевавший в моей крови уже почти сутки, с момента, как меня выбросило из машины.

Она отняла у меня сигарету и стала ее рассматривать.

– И даже если он убил Лизардо, а она это выяснила – я подчеркиваю если, – зачем убивать ее? Он умрет до всякого судебного разбирательства, а все это время его адвокаты не позволят его арестовать. Так что к чему такие крутые меры?

– Верно.

– А потом, вообще, если человек при смерти...

– То он что?

– Большинство людей, умирая, пытаются уйти с миром, примириться с Богом, семьей, всеми и вся.

– Но не Тревор.

– Именно. Если он и вправду умирает, значит, его ненависть к Дезире даже не поддается измерению обычными человеческими мерками.

– Если он умирает, – сказал я.

Кивнув, она загасила сигарету.

– Давай немножко поразмыслим над этим. Откуда нам уж так точно известно, что он умирает?