Святыня

Когда картина кончилась, мы немного поспорили о том, что лучше – «Аварийная безопасность» или же «Доктор Стрейнджлав». Я утверждал, что эти вещи несравнимы: «Стрейнджлав» – настоящий шедевр, а Стэнли Кубрик – гений. Джей обвинил меня в преувеличении, а я его – в отсутствии воображения и педантизме. Он заявил, что Генри Фонда – величайший актер всех времен и народов и лучше его не было за всю историю кинематографа. Я сказал, что он пьян.

– Вот если б был у них какой-нибудь сверхсекретный пароль, чтобы отозвать бомбардировщики!

Он поудобнее вдавился в диванную спинку со стаканом виски в одной руке и пивным бокалом в другой.

– Сверхсекретный пароль? – рассмеялся я.

Он повернулся ко мне.

– Нет, я серьезно. Тогда президенту Генри Фонда осталось бы только конфиденциально довести до каждого из пилотов эскадрона этот пароль, известный только им и ему, и бомбардировщики вернулись бы, несмотря на полетевшую систему аварийной безопасности.

– Но, Джей, – сказал я, – в том-то и смысл, что отозвать их обратно нельзя. Они же все воспитаны в убеждении, что всякий приказ, поступивший после того, как не сработала система аварийной безопасности, это происки русских.

– И все же...

Мы сидели с ним, глядя «Из прошлого», еще один черно-белый боевик 38-го канала, переносивший нас во времена, когда 38-й канал еще был крутым. В каком-то месте фильма Джей встал и отправился в ванную. Вернувшись с еще двумя бутылками пива, взятыми в кухне, он сказал:

– Если я когда-нибудь захочу прислать тебе весточку, это будет нашим паролем.

– Что? – не понял я.

– "Аварийная безопасность", – сказал он.

– Я смотрю сейчас «Из прошлого», Джей. "Аварийная безопасность уже полчаса как кончилась. Нью-Йорк разбомбили вдрызг. Проехали.

– Нет, я серьезно. – С трудом оторвавшись от диванной подушки, он выпрямился. – Если мне когда-нибудь захочется послать тебе весть из, скажем, загробного мира, пусть это будет «аварийная безопасность».

– Какого еще, к черту, загробного мира! – Я засмеялся. – А еще говоришь: «серьезно»!

– Серьезнее даже судебный пристав не бывает. Нет, нет, ты вникни. – Подавшись вперед, он выпучил глаза, чтобы прояснилось в голове. – Наше дело – штука суровая. Не такая суровая, как служба в Бюро, но тоже не фокстрот танцевать. Если со мной что-нибудь случится... Видишь ли, у меня две головы, Патрик.

– Ты, наверное, не совсем и не только голову имеешь в виду, и Эсмеральда сказала бы, что сегодня тобою правила другая голова. Ее-то она и собиралась тебе оттяпать.

Он фыркнул:

– Нет, в том, другом смысле ты тоже прав, но я говорил про голову в смысле мозгов. Так вот, голов в этом смысле у меня две, правда! – Указательным пальцем он постучал себя по черепу. – Одна – такая же, как у всех, она хлопот не доставляет. Другая же – это голова копа, и она никогда не прекращает варить. Она будит первую мою голову среди ночи, толкает меня вскочить с постели, пусть я даже и не знал, что именно меня смущало. Я хочу сказать, что половина всех моих дел была разгадана в три часа ночи именно благодаря этой моей второй голове.

– Тебе, наверное, и одеваться-то каждый день не просто.

– Что?

– С двумя-то головами, – сказал я. – Как ты с этим управляешься? У них ведь, наверное, и вкусы различные, и в одежде, и во всем прочем. А как они в смысле еды?

Он выбросил перед моим носом средний палец:

– Я серьезно.

Я тут же сдался.

– Если серьезно, – сказал я, – то, похоже, я знаю, о чем ты толкуешь.

– Ни черта. – Он махнул рукой. – Для этого ты еще слишком зелен. Но ты это узнаешь. В свое время. Должен тебе сказать, мальчик, что эта вторая голова – порядочная пакостница. Например, знакомишься ты с человеком – в перспективе другом или возлюбленной, бывает и так. И ты хочешь, чтобы отношения ваши развивались. Тут включается та, вторая голова, даже против твоей воли включается. И она бьет тревогу, звонит в колокола интуиции, и в глубине души ты начинаешь подозревать, что доверять этому человеку ты не должен. Вторая голова ухватывает то, что первая, основная, не может или не хочет ухватить. Могут пройти годы, прежде чем ты дашь себе отчет в том, что же это было – возможно, то, как друг твой замялся, произнося то или иное слово, или как загорелись глаза твоей возлюбленной при виде бриллиантов, и это при том, что она уверяла, будто большей бессребреницы, чем она, на свете не сыскать. А может быть... Да кто его знает... Важно то, что из этого выйдет. А выйдет то, что подозрения подтвердятся.