Моя вечная жизнь

– Сегодня двадцать второе марта – Всемирный день водных ресурсов и День Балтийского моря! – радостно докладывал Павел Бураков. – По приметам, двадцать второе марта считается началом второй волны весеннего тепла и знаменуется официальным возвращением в родные края перелетных птиц!

– Добро пожаловать домой, перелетная ты наша! – хмыкнул мой внутренний голос.

Как писатель я чувствовала, что на этом уже можно поставить точку, однако история еще не закончилась.

21

Шварцвальдские переживания и потрясения вызвали у меня затяжной период апатии. В тоске и скуке прошли три недели.

В первые дни Миша Платофф по моей особой просьбе следила за сообщениями в прессе и убедилась, что смерть никому не известного старика на провинциальном немецком курорте не стала сенсацией и вообще прошла незамеченной. По иронии судьбы, из приюта для малоимущих одиноких стариков в соседнем городке в начале марта в очередной раз пропал один маразматический дедушка с пагубной склонностью к бродяжничеству, и Алессандро Росси удачно сошел за него. Приютское начальство, которому все старики казались на одно лицо, охотно воспользовалось возможностью свести дебет с кредитом. Алекса тихо похоронили на деревенском кладбище под чужим именем.

Павел поначалу пытался мне звонить, но я не снимала трубку, и он перешел на переписку. Обычный, не электронный, почтовый ящик запросто мог бы лопнуть от писем, которые насыпались в него за первую неделю. Потом их стало меньше. Потом иссяк и этот поток.

Я не отвечала на сообщения, но ждала их и читала внимательно, с жадным интересом. Умница Павел быстро понял, что разговора по душам не получится, прекратил затрагивать болезненную тему личных отношений, и его сухие письма стали похожи на отчеты, которые мне присылали Пулитц с партнером и сотрудниками.

После моего неожиданного (для него) отъезда из Бад-Вильдбада Павел благородно взял на себя заботы о Рози. Физически девушка чувствовала себя прекрасно, но душа ее была в смятении. Бедняжка ничего не помнила о долгих годах, которые провела в лечебнице. Четверти века, которая прошла с той ночи, когда она, уступив мольбам пылкого жениха, еще до свадьбы разделила с ним ложе, для Рози не существовало. Она словно проспала эти годы и проснулась в ночь весеннего равноденствия без единого воспоминания о былом. Даже возлюбленного помнила очень смутно и на каждого мужчину в своем новом окружении смотрела с надеждой и смущением.

Павел не говорил об этом прямо, но у меня сложилось впечатление, что именно его Рози наиболее склонна видеть в роли своего полузабытого жениха. Это вызвало у меня странное и сложное ощущение – смесь ревности и облегчения.

Рози была молода, красива, одинока и пережила настоящий кошмар, которого, к счастью, совсем не помнила. Тем не менее Павел ей, конечно, сочувствовал. Думаю, в какой-то степени он отождествлял Рози со своей сестрой: Эва Вишнич тоже была юной невинной девушкой, когда ее жизнь забрал вамп.

Павел увез Рози из Бад-Вильдбада сначала в Милан, где девушку не ждал никто, кроме персонала клиники, а затем, официально оформив выписку из лечебницы, в санаторий под Варшавой. Не знаю, как он объяснил это своей жене. Возможно, никак: я не забыла, что слышала о предстоящем разводе, и не думала, что намерения Павла могли измениться только потому, что из его жизни исчезла я.

Брошенным женам свойственно думать, будто стремление мужчины освободиться от брачных уз вызвано исключительно желанием поскорее воссоединиться с другой женщиной, однако нередко неукротимый порыв мужского свободолюбия провоцируют банальная усталось и естественная потребность в одиночестве. Я не сомневалась, что Павел не замедлит развестись, но не думала, что он скоро женится.

Однако совершенно ясно, что он не оставит своими заботами Рози. А раз так, то рано или поздно ее грезы о белом платье, кружевной вуали и золотом кольце непременно сбудутся – если не с Павлом, то с кем-то другим, кого он одобрит. О Рози можно не волноваться. О Павле не следовало скучать. Я надеялась, что забуду их обоих, но эта надежда не грела мое сердце.

Кстати, о холодном сердце: вернувшись из Шварцвальда домой, я первым делом отыскала на книжных полках потрепанный томик немецких сказок и с новым интересом перечитала произведение Гауфа. Точнее говоря, я пыталась перечитать, но до самого конца дойти никак не могла, откладывала книгу, добравшись до предпоследней страницы.